– Проклятие! – прорычал Кларингтон. – Я не позволю вам так отзываться о моей дочери.
– Я только что спас ее прелестную шейку, поэтому имею право говорить о ней все, что мне вздумается. – Габриэль отхлебнул вина. – Позвольте заметить, милорды, что сегодняшнее происшествие целиком на вашей совести.
– На нашей совести?! – возмутился Кларингтон.
– Прежде всего на вашей, – подчеркнул Габриэль. – Вы ее отец, и вы совершенно распустили ее. Эта женщина представляет опасность для самой себя. Она переписывается с незнакомцами и назначает им полуночные загородные свидания на лесных тропинках. Она отправляется на охоту за книгами в трущобы Лондона, и если ей однажды взбредет в голову…
– Послушайте, – попытался остановить его Кларингтон. Но Габриэль только отмахнулся.
– Она слишком независимо ведет себя, она просто напрашивается на несчастье. И в один прекрасный день она его найдет.
– Да погодите же! – разъярился Кларингтон. – Мы, кажется, говорим о моей дочери – о моей! Какое отношение к Фебе имеет ваше заявление о переписке с незнакомцами и полуночных свиданиях?
– А где же, разрази меня гром, я познакомился с ней?! – ответил Габриэль.
– Вы хотите сказать, она сама завязала переписку с вами? Она вам назначила свидание? – опешил Энтони.
– Черт побери, но это так, – подтвердил Габриэль. – Ей повезло, что она назначила в Сассексе свидание мне, а не кому-то другому.
– Что же нам теперь делать, сэр? – выдавил Кларингтон.
– Говорю вам, ни один из вас не в состоянии справиться с Фебой, а тем более защитить от ее собственного безрассудства. – Габриэль еще раз глотнул кларета. – Отныне я считаю это только своим делом. Другого выхода у нас нет, это очевидно.
– Вы? – нацелил на него свой ястребиный нос граф Кларингтон.
– Я! – Габриэль отставил пустой бокал. – Завтра в три часа дня я зайду к вам, и мы обсудим подробности. Я хочу уладить дело немедленно.
– Погодите, погодите, – взмолился Энтони. – Вы что же, намерены сделать Фебе предложение?
Габриэль коротко глянул на него.
– Хотите дождаться очередного Килбурна или другого охотника за богатыми невестами?
– Бог с вами! Конечно, никто не хочет, чтобы с девочкой случилось несчастье. – Кларингтон тяжело вздохнул. – Но уберечь Фебу не так-то легко. Ее поступки подчинены чувствам, а не разуму. Совершенно не прислушивается к советам. Она думает, что сама во всем разберется. И так с самого детства.
– Это правда, – мрачно подтвердил Энтони, – вечно совала повсюду свой нос и вечно попадала в беду. Сколько раз мы пытались укротить ее, но она только еще чаще попадала во всякие приключения. – Он посмотрел на отца. – Помнишь, как она угодила под карету?
– До своего смертного часа я не забуду тот день! – откликнулся Кларингтон. – Я думал, она погибла. Выскочила на самую середину улицы, чтобы спасти мерзкого щенка, которому понадобилось сунуться под колеса. Пес перебежал дорогу и остался целехонек, а вот Фебе не повезло.
– И так всегда, – покачал головой Энтони. – Она с детства была безрассудной. Но в тот раз она оказалась на волосок от гибели. Доктора считали, что Феба никогда больше не сможет ходить.
– И они сообщили об этом самой Фебе? – сухо осведомился Габриэль.
Кларингтон кивнул:
– Конечно, они предупредили Фебу. Соблюдать осторожность, никаких усилий, ни малейшего напряжения. Они сказали, что она останется инвалидом на всю жизнь и должна побольше отдыхать.
Габриэль только усмехнулся:
– Но ваша неугомонная Феба и ухом не повела?
– Через три месяца после несчастья я заглянул к ней в комнату: она уже стояла на ногах, цепляясь за край кровати. Никто не мог переубедить ее, – сказал Энтони.
– И все-таки вы должны были лучше заботиться о ней, – мрачно повторил Габриэль. – Черт побери, Оуксли, вы хоть понимаете, что Килбурн похитил ее, чтобы принудить выйти за него замуж и завладеть вашим состоянием? Если б эта уловка удалась, жизнь ее была бы погублена безвозвратно.
– Теперь вы знаете, какие чувства при этом испытываешь, – приподнял брови Энтони.
Габриэль пристально посмотрел на него.
– Я бы убил его, – пробормотал Кларингтон, все еще не опомнившийся от мысли о грозившем Фебе несчастье. – Одному Богу известно, как ужасно сознавать, что не можешь защитить свою собственную дочь.
Габриэль не знал, что ему ответить. Со всей отчетливостью он понял, что восемь лет назад, в ту ночь, когда он пытался похитить Мередит, Кларингтон и его сын, несомненно, переживали те же чувства – гнев, страх и обиду, которые теперь испытывал он сам.