Евреи понимали жизненную важность порта Хайфы и чувствовали приближение переломного момента. «Если под нашим контролем будут только Тель-Авив и города приморской равнины, то мы останемся кантоном, автономным районом, гетто, — била тревогу редакционная статья одной из газет некоторое время спустя. — Но если станет нашей Хайфа, мы будем государством». Еврейское командование решило, что пора действовать. Об этом свидетельствует приказ в виде одной печатной страницы на иврите под названием «Операция „Скворец“».
В нем сказано: «Задача — убить Нимра».
6. Ицхак
Похоже, что именно интеллигентный Гамлиэль дольше всего наблюдал за проповедником перед началом операции «Скворец», однако ко времени выхода приказа об устранении он свернул наблюдение. Слежка за объектом была поручена Ицхаку, который перешел разделительную линию и проник в Нижний город, в его портовые кварталы.
Теперь в дополнение к рабочей одежде и к удостоверению на имя Абдул Карима он обзавелся бумажным пакетом с семечками, чтобы было чем заняться во время наблюдения. Сидя на бордюре рядом с домом Нимра, он рассеянно грыз семечки, как будто вернулся к беззаботной жизни на арабских улицах, как будто никуда не убегал, не становился другим человеком, не менял имя, не был завербован шпионами, снова не менял имя — как будто вообще не покидал родных мест.
Наверное, дальше уже невозможно обойтись без подробного рассказа о том, кто такие наши герои и в чем состояла их цель. Эта книга задумана не как история всей войны 1948 года, не как история евреев арабского мира или еврейского анклава в тогдашней Палестине. Об этом уже написаны прекрасные книги. Я лишь добавлю самое необходимое, чтобы сделать понятной роль этих разведчиков в переломный момент возникновения Израиля и чтобы проследить за их втягиванием в войну.
Сидеть на краю тротуара на арабской улице было для Ицхака вполне привычным делом. Он был порождением таких улиц, петлявших вокруг цитадели Алеппо. Ребенком он наблюдал суровую жизнь хоша — двора, который его семья делила с еще дюжиной семей в еврейском квартале: грязь, болезни, страшные походы по ночам в туалет во дворе, где кишели мыши. Не все эти воспоминания так ужасны. Ему запомнилась типичная для Алеппо еда — не приправленные тамариндом блюда богачей, а рис и горячие лепешки прямо из печей, топливом для которых служил купленный у цыган коровий навоз.
Но главное заключалось в том, что в Алеппо Ицхак жил на коленях — на дне общины, исторически обреченной исламом на повиновение и прозябание в тени арабского большинства. Англичанин, побывавший в этом городе в 1756 году, записал, что евреи носят бороды, еврейки — фиолетовые шлепанцы, что по-арабски они говорят лучше, чем на иврите, что мусульмане «презирают евреев даже сильнее, чем христиан» и что «бедные евреи — самые грязные и неряшливые из всех народов».
Установление французского колониального режима в Сирии после Первой мировой войны несколько улучшило участь евреев, но отец Ицхака помнил времена, когда любой пешеход-мусульманин мог приказать еврею сойти с дороги и продолжить путь по сточной канаве в центре улицы. Отец Ицхака был уборщиком — наводил чистоту в одной из еврейских школ зимой и устанавливал угольные жаровни для отопления классов. В Алеппо «сын уборщика» звучало не как констатация, а как пророчество: немедленно становилось понятно и настоящее, и будущее ребенка. Сохранилась фотография с бар мицвы тринадцатилетнего Ицхака — важнейшего дня его детства и отрочества. Ицхак запечатлен на ней в компании двух младших братьев и сестры, на нем белая рубашка и ношеные башмаки на босу ногу (см. фотографию на стр. 60).
К бегству его подтолкнуло появление в школе эмиссара из Эрец-Исраэль. Это был один из посланцев, которых сионистское движение с начала века рассылало по еврейским общинам для организации молодежи и пропаганды возвращения на историческую родину. Посланец сообщил много занимательного. Ицхаку и другим детям, изучавшим Тору, уже были знакомы описания Иерусалима, Бейт-Лехема, холмов и долин Эрец-Исраэль. Им полагалось заучивать наизусть строфы на иврите, языке учебы и молитв, и на арабском, их родном языке. Но от посланца они впервые узнали, что это настоящие, а не небесные места. Он видел их собственными глазами. Человек мог войти в каменные ворота и оказаться в священном городе. Гора Фавор, с которой полководец Варак, сопровождаемый пророчицей Деворой, сошел с войском, чтобы разбить полчища Сисары, была всамделишной, на нее можно было взойти. Раньше Ицхак, никогда не покидавший Алеппо, не мог о таком и помыслить.