Я закашлялся, задёргавшись якобы в спазмах. Меня тут же опустили на землю, и я бестолково захлопал глазами. Не зря Вея говорит, что я замечательный лицедей. Все сразу же поверили, что я только пришёл в себя.
— Воды, — простонал, обводя мутным взглядом собравшихся.
Ни кого-то из наших сиротских, ни уж тем более старой Марги рядом не наблюдалось. Наши при деле — недосуг им возле ворот околачиваться, добытчиков встречать, чем многая малышня от бездельного любопытства грешит. Зато слева знакомая чёрная борода — это Дядька Шабан из охраны воротной. Ему можно открыться. Про муфра, конечно. Пройденное испытание Бездны только мой секрет. Даже Вее не стану пока говорить. Тем более, что пока полученного дара не знаю.
— Муфр! Старый!
Выдохнул и обмяк. В этот раз по-настоящему поплохело. Тяжёлый день. Ох, тяжёлый.
— Говоришь, выше тебя в холке?
Одноухий Лодмур, первый охотник деревни, недоверчиво буравил меня прищуренным взглядом. Шестьдесят семь долей ловкости, семьдесят три силы, пятьдесят девять крепи — его числа с последнего замера каждый мальчишка знает. Внешне тоже троерост на лицо. Сажень от пят до макушки, половина сажени в плечах — самый старый мужчина в общине из взрослых. Говорили, ему семь десятков годов, а в отмере ещё двадцать ждёт.
Если кто и отправится из наших на Землю, то он. Правда, снова же говорят, жинку тянет — у той меньше скоплено. Вот вдвоём по сто годов наберут — и можно места на корабле выкупать. Этот воин уж точно не в Предземье встречать старость будет. Либо в бою с очередным зверем погибнет, либо дорогу себе на следующий пояс откроет. А где Земля, там и Твердь. Один из немногих в деревне людей, кого я по-настоящему уважаю.
— Выше, — подтвердил я. — Морда — во.
Показал руками какая здоровая была у того муфра башка, благо силы по чуть-чуть возвращались и движения уже не вызывали прежней боли.
— Не верю. У страха глаза велики, — покачал головой староста, в сенях чьего дома и проходил мой допрос. — Повстречай мальчишка такого зверя, мы бы сейчас с ним не разговаривали.
— Болотом от него уйти смог. Заманил вглубь трясины, а сам от кочки к кочке по топи ползком — и ушёл. Еле выбрался. Все силы в Гиблой гнили оставил.
— Что ты из болота вылез, в то верю, — напоказ сморщил нос толстяк Хван.
Вот уж кто боров, так боров. Патарке, сынку его, далеко до папани. Один из редких в общине людей с лишним весом. Так-то жизнь наша суетная не располагает к накоплению жира. Бока висячие только старики себе могут позволить, и те лишь, у кого жратвы вдосталь. Та же Марга, к примеру, худа, как щепа. Не охотник наш староста, и с кормёжкой у них всё хорошо в их рыжей семейке.
— Единым клянусь.
Хван хмыкнул. Но повернувшееся к великану лицо старосты осталось серьёзным.
— Ладно, Лодмур. Закрывайте ворота. За частокол никому. Как вернутся ватаги Варсага и Глума, начинайте облаву. Брешет мальчишка или нет, а без проверки такое оставить нельзя.
И, переведя взгляд своих свинячьих глаз на меня, сурово добавил:
— Смотри, малец. Коли обманул или напутал чего, спрошу строго. Из-за тебя всю общину от дел отрываю. День потерянный дорого стоит.
Вечер. Проклятый день рождения подходит к концу. В землянке нашей, хоть и тесно, зато тепло и сухо. Поужинали остатками похлёбки с лепёшками. Не настоящий хлеб, желудёвые, а всё равно вкуснота. Марга спит. Как на печку забралась, так и храпит там вверху. Малышня, все одиннадцать душ, тоже по шкурам сопят на поддоне. Чуть меня не добили своими расспросами, любопытные злыдни. Всё-то им до самой последней мелочи расскажи: про болото, про муфра огромного, про удачу, что удрать помогла.
Но ничего, вру я складно — и не то навыдумывать могу влёт. Вон и свой же порез на руке за удар когтем выдал. Поверили. Малышня, но не Марга. Старая только хихикнула, подмигнула мне и мазь наложила. Зашивать эту рану не надо — неглубоко себя резал. Вот сидим вдвоём с Веей у печки — нет-нет сучья подкидываем, болтаем помалу. Утомился сегодня в конец, а спать почему-то не тянет. Слишком много волнений. Родной сестры рядом нет, так хоть названая успокоит.
— Ох и загонял ты себя, Китя.
Моя голова на коленях у Веи. Руки девушки нежно теребят мне волосы.
— Но жив. Живой главное, — добавляет она с ещё большей теплотой в голосе.