Неизвестно, сколько прошло времени.
— Эстафета! — сказал неожиданный голос.
Сергей Сергеич сидел у костра, держа перед собой клочок бумаги. Рядом с ним стоял неизвестный мальчик.
— Эстафета, — повторил Сергей Сергеич, протягивая Нине бумажку.
Нина склонилась к костру. Буквы на бумаге прыгали.
— Дорогие коллеги, — медленно прочла Нина. — Прошу вас завтра со всем нашим скарбом перебраться к Красному Яру. Это обрыв в трех километрах от нашей теперешней стоянки, вверх против течения реки. Объект работы меняется. Апатиты — дело конченное. Профессор Крот.
— Это надо выяснить, — сказала Нина, взглянув на Сергея Сергеича, — я пойду к Петру Карловичу.
Сергей Сергеич улыбнулся:
— Идти, конечно, нужно, но он ведь страшно упрямый. Вы все-таки скажите ему: апатитам придают такое значение, тут и Общество по изучению производительных сил замешано и газеты тоже приняли участие.
Сергеи Сергеич взял из рук Нины бумажку и сложил ее вчетверо.
— Беда в том, что во время экспедиции он требует полного подчинения. Но все- таки попытайтесь.
Сергей Сергеич поднялся.
— Пойдемте, я вас немного провожу.
Костер был двойной. Отраженное пламя полыхало в воде. Человек сидел неподвижно. На фоне огня силуэт его был необычайно четок.
Неподвижная фигура человека, костер и отраженное пламя создавали ощущение почти торжественной тишины.
Из-под ног Нины посыпались камни. Они упали в воду и звонко булькнули.
Тогда человек вскочил. Нина вступила в светлый круг костра и человек кинулся к ней навстречу:
— Нина Сергеевна, случилось что-нибудь?
— Петр Карлович, — спокойно сказала Нина, — я пришла узнать, почему мы прекращаем работу в месторождениях?
Выражение тревоги сбежало с лица профессора.
— Апатиты — дело безнадежное, — сказал он с высокомерной убежденностью.
Нина почувствовала, что ей не хватает дыхания.
Профессор стоял перед ней, маленький и взъерошенный. Он говорил о том, что кривушинские апатиты, безусловно, не имеют промышленного значения, что дальнейшую разведку можно было бы вести только для получения более полных доказательств.
— Значит, с апатитами кончено?
Нина произнесла эту фразу совершенно упавшим голосом.
Лицо профессора стало непроницаемым.
— Вы не огорчайтесь, — сказал он, смеясь одними только глазами. — Завтра я покажу вам замечательный обвал.
— Петр Карлович, по ведь это полная бесплановость, — то, что мы оставляем апатиты и принимаемся за новую работу.
Профессор слегка прищурился: Ого! она уже заражена тем ядом, которым пропитано молодое поколение ученых. Программа, целевая установка, строгий план… Но разве нет особой поэзии в том, как алхимики, добывая философский камень, случайно открывали величественные законы природы?
Поблескивая быстрыми, пронзительными глазами, профессор Крот говорил о том, что в истории науки нередки такие случаи, когда в процессе научной работы решительно менялось самое ее направление.
Нина тоскливо молчала.
— Как вы теперь вернетесь в лагерь? — резко перебил себя профессор Крот. — Я мог бы вас проводить, но мне не хотелось бы оставлять обвал безо всякого надзора.
Нина засмеялась.
— Можно подумать, что у вас там клад.
— Не клад, а скелет ископаемого.
Нина знала, что расспросы сейчас бесполезны. Профессор стоял перед ней, бормоча что-то и потирая руки. Нина решилась:
— Петр Карлович, меня не надо провожать, я остаюсь здесь.
Профессор посмотрел на нее недоверчиво.
Нина слегка обиделась.
— Я буду спать у костра.
Профессор выпрямился.
— Это не годится, я построю вам шалаш.
Нина не успела возразить: профессор вынул охотничий нож и ринулся к зарослям кустарника, которые скучились на отмели по правую сторону от костра.
Нина пошла к огню, подбросила несколько хворостинок. Пламя медленно заполоскалось в воде.
Нина почувствовала страшную усталость.
Огромное озеро пшеницы, улицы из белых мазанок, лицо человека с седеющими висками, — все это промелькнуло перед ней в мгновенном видении. Кажется, она задремала.
Профессор свалил у костра зеленую охапку и снова пропал в кустарнике. Он ходил так три раза. У костра вырос холмик из гибких ветвей. Потом профессор принес аккуратно обделанные стяжки.
В движеньях его было обезьянье проворство. Он подпрыгивал на ходу, лицо его порозовело.