— Его сыновьям двадцать пять, двадцать три и двенадцать, — ответила она.
Коула так испугало это сообщение, что он на минуту смолк.
— Так они уж не в пеленках, верно? — спросил он тихо, думая, что эта маленькая женщина совсем не то, чем кажется на первый взгляд. При первом свидании он считал, что ей не нужен никто, что ей хватит ума не только для себя, но и для половины мира, но сейчас картина стала проясняться. Понятно, что подвигло ее просить гангстера жениться на ней.
Отчасти он осознавал, что «герой» в нем сидел — хоть он уже начинал ненавидеть это слово, — потому что почувствовал, что должен защищать ее. Сестра пытается выдать ее замуж за ленивого мужика с тремя взрослыми сыновьями. Все четверо, без сомнения, двинутся в ее дом, отберут городок и спустят ее деньги.
Он устал уговаривать, устал спорить. Внезапно он почувствовал к Ровене большую симпатию. Неудивительно, что она боится оставить свою беззащитную сестру в одиночестве в большом доме на милость любого золотоискателя страны. Неудивительно, что она старается силой заставить ее выйти замуж за человека, который сможет ее защитить. Ошибка Ровены в том, что она считает, будто этот старик со своими взрослыми сыновьями годится для такой работы.
— Вы выйдете за меня замуж, понимаете? Позднее вы можете подкупить судью и аннулировать брак, когда захотите, но именно сейчас мы нужны друг другу. Вас нужно защитить от вашей доброжелательной сестры, а мне нужно место, куда повесить шляпу, пока не заживет рука.
Закончив свою речь, он подхватил ее и, приподняв над полом, нагнулся к ней — нос к носу.
— И ни слова не говорите о детях или о том, что я убиваю людей. Или еще что-либо такое. В вашем городке я наведу порядок.
— Вы будете в них стрелять? — спросила она, затаив дыхание.
Он так неожиданно выпустил ее из рук, что она чуть не упала. Интересно, старается она его рассердить, или у нее это получается бездумно?
— Подождите, — гневно сказал он, отстегивая револьверный пояс.
Это движение повредило руке еще больше. По правде говоря, боль прямо пронзила плечо, и он почувствовал, что рана закровоточила, так как он сдвинул повязку. Но если бы он не сделал этого героического жеста, он бы умер. От боли у него кружилась голова, когда он протянул ей пояс наподобие ритуального подношения, и только упрямство удержало его на ногах.
— Отдаю вам свой револьвер, — сказал он. — Я не собираюсь применять его, собирая ренту в вашем городке, а если я дотронусь до вас, то разрешаю меня пристрелить. Сейчас, после этого, будем делать дело?
Молча и очень серьезно, она приняла от него тяжелый пояс. Ей трудно прочистить мозги, но наконец она сказала:
— Да.
И это было все.
Коул не знал, счастлив он или напуган, но не позволил проявиться ни одному из этих чувств.
— Отлично, теперь идем? Ваша сестра вас ждет. Он согнул здоровую руку. После секундного колебания она просунула свою маленькую ручку под его руку, и они направились к двери. В левой руке Дори несла револьверный пояс, конец которого волочился по полу.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дори сидела в частном спальном вагоне, который предоставил Ровене ее безнадежно влюбленный и надоевший поклонник.
Сидела она за столом напротив незнакомца, который только что стал ее мужем.
Когда она состряпала этот план — сделать вид, что вышла замуж за гангстера, — идея выглядела почти великолепной. Наконец-то она удивит каждого. Она шокирует сестру, думающую, что все знает о Дори; она шокирует всех жителей Лэсема, насмехавшихся над ней; она смогла бы удивить также и его. Потом она подумала, что вряд ли что-нибудь удивило бы Чарльза Лэсема. Если бы Дори сказала, что собирается замуж за шантажиста, его бы и это не шокировало: он бы просто сказал — «нет». Если бы президент Соединенных Штатов захотел выдать Дори замуж, ее отец сказал бы «нет». Он сказал бы, что одной дочери позволит его покинуть, а другой не позволит до тех пор, пока он жив.
Дори росла в доме, где царил властолюбец, больше землевладелец, чем отец, человек, который позволял существовать в доме только по собственному указанию, а за его стенами — в своем личном городке. Единственное, что смягчало его, — это красота Ровены.
Чарльз Лэсем вполне целенаправленно женился на тихой женщине, повторяя, что ему нужна жена, которая ему преданна. Конечно, Чарльз Лэсем довел до сведения своей запуганной маленькой жены, что он женился на ней, чтобы она рожала ему детей, и что никому другому она не нужна. Дори было интересно знать, призывала ли ее мать смерть, родив не сына, а вторую дочь. Без сомнения, ей в подробностях рассказали, как разочарован ее супруг тем, что родился не сын — будущий носитель фамилии, так что она решила на этом свете не задерживаться.
Ее мать была не единственным человеком, чьей жизнью железной рукой руководил Чарльз Лэсем. После смерти отца Дори обнаружила, что не знает, собственно, что делать со своей свободой. Всю жизнь отец решал за нее, когда ей идти спать, когда подниматься, что есть. Он распланировал ее жизнь до мелочей.
Конечно, она понимала, что от изолированной жизни, проведенной почти всегда исключительно в компании отца, она стала немного… странной. Невероятная красота Ровены дала той больше возможности жить так, как живут другие люди. Женщине с внешностью Ровены не нужно было покидать дом, чтобы встретиться с людьми: люди сами шли к ней. Несмотря на попытки отца ее изолировать, Ровену вовлекали в жизнь другие люди, пока, наконец, Джонатан Уэст-лейк не пришел и не забрал ее навсегда.
Но ни один не высмотрел Дори. Ни один прекрасный собой молодой человек не рискнул вызвать ярость ее отца, постучав с парадного хода и потребовав ее. И если отказались они, а ее отец отказал им, то Дори не была настолько красива, чтобы заставить их поступать иначе.
Итак, Ровена шесть лет назад покинула Лэсем навсегда, она избавилась от отца, а Дори осталась. Дори оставалась в этом большом темном доме, работая на отца как хозяйка дома и секретарь. По вечерам она сидела с ним в одной комнате, всегда молча, не ища повода для беседы, просто сидела рядом. Он сказал, что его покинули две женщины и — будь он проклят! — третья останется, так что он редко позволял Дори исчезать из поля зрения.
Когда он умер, Дори трудно было ощутить что-либо еще, кроме облегчения. Возможно, она и любила его, но ведь он никогда не разрешал держать в доме ничего такого нежного, вроде любви. Чарльз Лэсем во всем признавал дисциплину. Однажды Ровена сказала, что, возможно, отец поцеловал их мать только два раза в жизни — это было в те времена, когда они обе верили, что дети рождаются от поцелуев.
Все годы жизни с отцом, подавлявшим любое чувство, живя в страхе перед ним и его гневом, Дори размышляла, что будет делать, когда освободится, и невольно смерть в ее сознании приравнивалась к свободе; Она воображала дикие вещи — вроде путешествия в другие страны. Она воображала, что внезапно обретет красоту Ровены и заставит зрелых мужчин трепетать от движения ее ресниц.
А вот остаться с такой ношей, как управление целым городком, — это ей и не снилось. Люди, которых она видела всю свою жизнь, но которых совсем не знала, по-видимому, за одну ночь превратились в одну раскрытую ладонь — чтобы просить наполнить ее подаянием. Она должна была найти деньги для починки крыш, ремонта террас и чистки стоков. Казалось, нет конца работе, которую нужно сделать непременно.
А потом — как будто у нее было мало хлопот — Ровена прислала телеграмму, сообщая, что прибудет на днях. И Ровена, дорогая, милая Ровена, которая никогда не умела помалкивать, объявила в своей депеше: пока она будет в городе, она постарается найти для сестры мужа.
Конечно, человек в телеграфной конторе поделился информацией со всеми в Лэсеме и по крайней мере с половиной народа, который проезжал на поезде через городок. Дори не очень удивилась бы, если бы к сегодняшнему дню уже все население Сан-Франциско знало, что ее настырная сестра планирует найти ей мужа.