Дори не думала, что делает, просто что-то делала.
Главное — заставить мужчин сосредоточить внимание на ней, а не на Коуле. Сначала она стояла у стены салуна и пела, затем взобралась на табурет, перешагнула на стойку бара и стала прохаживаться по длинной поцарапанной поверхности красного дерева, а затем запела погромче. Поглядывая сверху на публику, она заметила, что Коул, наконец-то пришел в себя и ищет револьвер.
Между тем Дори стало весело. Может, потому, что она слишком долго жила как в тюрьме. А может быть, из-за того, что годами никто не обращал на нее внимания, тогда как старшая сестра притягивала к себе взгляды всех мужчин. Она сама не сознавала почему, но ей стало весело.
Она повторила свою песенку о птичке, но теперь исполнила ее по-другому. И тут она увидела, что Коул потянулся к столу за несколькими монетами, а один из игроков вот-вот его заметит. Чтобы заставить мужчину смотреть на нее, Дори приподняла юбку, показав лодыжку.
Реакция мужчин была настолько простосердечна, что она приподняла юбку повыше — немножко. «Что за суета и волнение из-за пустяка, — подумала она, — и это всего навсего из-за лодыжки!»
Кто-то заиграл на фортепьяно, и, невзирая на отсутствие нескольких клавиш, выбитых пулями, звуки были веселыми. Дори показалось, что пора уже подумать и о танце. Она двигалась к дальнему концу бара, но уже не просто шла, а важно прохаживалась, плавно покачивая бедрами, как делала Ровена, что Дори наблюдала множество раз. Дойдя до дальнего конца бара, Дори взглянула через левое плечо на мужчин в салуне. Затем медленно повела плечом.
Когда Коул вышел из салуна, она так испугалась, что Форд тоже это заметит, что начала расстегивать платье спереди — крючок за крючком, двигаясь очень медленно, так медленно, что мужчины стали ставить пивные кружки на грязные старые столы.
Она не беспокоилась по-настоящему до тех пор, пока не расстегнула последний крючок, а от Коула не было никакого сигнала. Ну не бросил же он ее здесь этим варварам? Или бросил? Или у него такое к ней отвращение, что он не захочет снова ее увидеть? Но он ведь должен за ней вернуться! Или нет? Не должен?
Очень медленно с ее бедер соскользнуло платье — в лужу пива на стойке бара, и его немедленно подхватила одна из женщин. Дори предположила, что это Элли — владелица платья. И Дори осталась только в корсаже и нижнем белье.
Пришел черед нижних юбок, а Коула все еще не было. Корсаж упал следом, и был схвачен тотчас же женщиной, стоявшей у ее ног, как будто та была горничной странной леди.
— Могу я что-нибудь выпить? — пробормотала Дори, обращаясь к мужчине за стойкой бара, но он не обратил ни малейшего внимания на ее слова. Его глаза, как и глаза всех мужчин в салуне, застыли в ожидании. А чего она вообще ожидала? Пахты?
Она возилась с передними застежками корсета, когда верхом на большой гнедой лошади, с тремя мужчинами позади себя, Коул ворвался через двери салуна. Никогда и никому в жизни она так не радовалась.
В течение нескольких секунд вспыхнула общая сумятица, вызванная и въездом в салун четырех человек на лошади (по мнению Дори, животное только улучшило запах в этом месте), и разочарованием из-за прерванного выступления Дори.
Дори не догадывалась, в каком Коул настроении. Подъехав на лошади к стойке, среди кулачной драки, с выхваченным револьвером, он обхватил ее талию, не глянув ей в лицо, забросил, опять же лицом вниз, поперек лошади и вывез из салуна.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
— Мне нужно было тебя там оставить, — сказал Коул.
Они были вместе в кровати, или, вернее, в спальном вагоне поезда, направлявшегося в Лэсем. На этот раз он поучал ее уже в течение трех дней. Дори интересовало, не было ли это рекордом. Но потом он прекратил выражать свое недовольство, занимаясь с ней любовью при всякой удобной возможности с тех пор, как они освободились от Вайнотки Форда и его людей. Только однажды Дори удалось сказать, что она ему помогла. А если послушать Коула, то это было не так: если бы она делала то, что он ей велел, он спас бы их даже скорее.
Дори только сказала:
— Да, дорогой, — и прижалась к нему, чтобы он ее поцеловал.
Забрав револьвер и немного денег у картежников в салуне, он выбежал наружу, разыскал мужчин, которые хотели убить Форда, и доставил их обратно к салуну. Коул считал, что они, должно быть, все перестреляли друг друга.
Конечно, он сказал Дори, что самая большая трудность была в ее неприличном танце. Когда она сбрасывала свою одежду!
Он не был так великодушен, чтобы дать Дори возможность защитить себя, но после того, как она сообразила, как сильно он ревнует, она и не хотела себя защищать. Она вызывала в мужчинах гнев, но ни разу ее не ревновали, и она увидела, что это ей даже нравится. Она также увидела, что Коул беспокоится потому, что подумал, будто ей понравилось давать себе волю и раздеваться на виду у всех мужчин. Она хотела себя защитить, сказать ему, что сделала это ради него, что ей было ненавистно, как на нее смотрели мужчины, но такого шанса он ей не дал. А позже, когда шанс появился, она подумала, что возможно, немного тайны лучше сохранить, чем выкладывать все как на духу.
В первое время она думала пресечь его упреки по поводу того, какую ужасную вещь она сотворила, продемонстрировав ему, как она закончила свое выступление в салуне. К тому времени он купил ей платье вдвое большего размера и закрывающее каждый дюйм ее тела, а также шляпу, такую огромную, что даже лица не было видно.
Не прекращая свою тираду — как она его не слушала и подвергла себя опасности, — он записал их в отеле как мужа и жену. Едва оказавшись в комнате, Дори начала снимать свою одежду. Коул сидел в кресле и не сказал ни слова с той минуты, как были расстегнуты первые три пуговицы на ее платье.
И вот сейчас они были на пути в Лэсем, крепко обнимая друг друга в спальном вагоне поезда.
— Дори, тебе понравилось выступать перед теми мужчинами? — спросил он.
Вместо ответа она поцеловала его. Говорить ему правду она не собиралась.
— Ну хорошо, — сказал он, но она заметила, что ее молчание раздражало его. — Ладно, не говори. Тогда расскажи мне об этом твоем городке. Это что-то похожее на городок Форда?
Дори не понравился его покровительственный тон, подразумевающий, что Лэсем сам по себе крутится. Это было не случайно.
— Целым городом управлять нелегко, — ответила она. — Я уже говорила тебе, что мистер Уэкслер не платит ренты?
— А почему? — спросил он, зевая.
— Из-за того, что все женщины в городке его любят. Нет, нет, не смотри так на меня. Мистер Уэкслер — это маленький некрасивый человек, но он производит тоник, который любят все женщины в городке. Лично мне этот напиток не нравится. Я от него засыпаю, а мужчины дают его своим женам, потому что это заставляет их говорить «да». Так или иначе, мистер Уэкслер не платит ренты, и всякий раз, когда я пытаюсь выселить его по суду, городок готов привязать меня к столбу и сжечь на костре. И я на самом деле не знаю, что делать. А почему ты смеешься?
Все еще улыбаясь, Коул прижался к ее шее.
— Ты знаешь, я обычно считал, что хорошие люди отличаются от плохих, а теперь твердо знаю, что у них только на бутылках разные этикетки.
Он поцеловал ее несколько раз.
— Эполодорайя, любовь моя, когда я тебя встретил в первый раз, я решил, что тебе никто не нужен. Я думал, тебе хватает самой себя. Но с каждой минутой я теперь яснее понимаю, что ты нуждалась именно во мне.
— Ха! — сказала она. — Я спасла тебя в том грязном городишке. Если бы не было меня…
— М-м-м?
Но она больше ничего не сказала.