Малко вспомнил о предупреждении Роберта Карьера. Впрочем, светский ужин его ни к чему не обязывал. Джослин продолжала властным тоном:
— В восемь тридцать я буду ждать вас на углу улиц Амра и Садуль. После комендантского часа нас никто не увидит, так лучше. Если вы и в самом деле намерены отыскать Абу Насра, думаю, я смогу вам помочь.
У этой хрупкой женщины было больше энергии, чем у десятка мужчин.
— Могу я попросить вас уточнить кое-какую информацию? — спросил Малко. — Мне нужно знать владельца автомобиля с номером, который я сейчас продиктую.
— Давайте.
Она сделала пометку в блокноте и поднялась:
— Ответ получите вечером. Вы на машине?
— Да.
Она протянула руку.
— Тогда до вечера.
Махмуд и Малко снова оказались в Музейном проезде, на знаменитом перекрестке Смерти, как его стали называть после раздела Бейрута. Давка немыслимая. Желтая стена Еловой резиденции, а с другой стороны — пустые разрушенные здания. Концерт клаксонов не давал Малко расслабиться. Куда приведет его ниточка от «вольво»?
Глава 4
Под свист сумасшедшего попугая Малко пересек холл «Коммодора». На улице было безлюдно: наступил комендантский час. Восемь двадцать. Он пешком спустился по переулку к улице Амра. Тишина, так контрастировавшая с дневным оживлением, давила на него... Гулко раздавались шаги. В конце улицы Амра он заметил красную «мицубиси».
Она призывно мигнула фарами. Джослин Сабет прибыла вовремя. В тот же миг у него за спиной раздались быстрые шаги. Малко похолодел. Подарок Роберта Карвера, «Магнум-357», остался в гостинице. Вот именно так и подставляются. Он обернулся и увидел, что к нему кто-то бежит.
Прошло еще несколько секунд, прежде чем он узнал женский силуэт в белом манто.
— Простите, я опоздала.
Мона, стюардесса! В синих туфлях, сильно накрашенная, рот чуть не фосфоресцирует в полутьме. Она, часто дыша, ухватилась за руку Малко.
— Хорошо, что ваш шофер заметил, как вы вышли. Куда направляетесь?
Малко мысленно обругал бдительного Махмуда. Духи Моны окутывали его нежным облаком. Вдруг пучок ослепительного света ударил в глаза. Фары красной машины. Мона зажмурилась.
— Патруль! — воскликнула молодая ливанка. — Пропуск у вас есть?
Ответить Малко не успел. Фары потухли, дверца красного автомобиля распахнулась. Джослин Сабет вышла и решительным шагом направилась к парочке. Мона на несколько секунд онемела от изумления, потом рассмеялась.
— Ах вот оно что! Эта зараза на пожарной машине уже успела вас захомутать.
Женщины, без сомнения, знали друг друга. Джослин Сабет подошла к ним, ослепительно улыбаясь, и бросилась с распростертыми объятиями к Моне.
— Как поживаешь, милая? Вернулась из Парижа?
— Да, вчера. Как я рада тебя видеть! — промурлыкала в ответ стюардесса. — Мы искали такси. Собираемся к Сержу.
— Надо же, и я тоже, — невозмутимо проговорила Джослин. — Заехала вот за своим другом Малко. Могу подвезти.
Помурлыкав еще немного, они уселись в красную «мицубиси». Мона устроилась на заднем сиденье, с сожалением оставив место рядом с водителем для Малко. Машина рванула по темным пустым улицам без красных сигналов светофора, без пешеходов. Она летела, как торпеда. В километре первый военный пост. В машине загорелся свет. Улыбка закутанному солдату. Тот махнул пропусками, и они полетели дальше.
Выехали на пустынное шоссе, вдоль которого стояли разрушенные черные и зловещие дома.
— Кольцо, — объяснила Джослин.
В конце шоссе — еще одно заграждение из старых шин и мешков с песком, за которыми прятались взвинченные солдаты. Еще четырежды останавливались они у постов, прежде чем добрались до узкой улочки. Из белого особняка доносились звуки поп-музыки.
— У них и свет есть, — заметил Малко.
Почти полное отсутствие освещения делало руины еще мрачнее, а атмосферу пустынных улиц еще более гнетущей.
Джослин указала куда-то рукой, и Малко увидел толстый черный кабель, тянувшийся поперек дороги.
— Выкручиваются, как могут, — объяснила ливанка. — Они питаются от соседней клиники, где есть своя станция. Серж умеет жить... Пошли.
Она властно взяла Малко за руку и повела по темной тропинке, петляющей среди деревьев сада. Мона в одиночестве ковыляла позади. Антрацитово-черный привратник, затянутый в белоснежную униформу, открыл перед ними дверь мраморного холла, отделанного под голливудскую виллу. Скинув норковую шубку, Джослин бросила сладострастный взгляд на Малко и сказала на ходу:
— Думаю, мы прекрасно проведем вечер.
Из соседней комнаты доносилась музыка.
Нет, война не убила в ливанцах стремления к удовольствиям.
Мона оказалась одетой в желтую юбку, черные чулки и синие туфли. Она вошла в салон танцующей походкой, словно подчеркивая округлость бедер, которые могли совратить даже самого убежденного аскета.
Малко остановился в дверях. В первом из трех, следовавших анфиладой один за другим, салонов стояли большие диваны и пуфы, все занятые шумно веселящимися людьми, и огромный стол, ломившийся от яств. Невозможно поверить, что находишься во фронтовом городе. Женщины состязались в элегантности и стоимости украшений, мужчины тоже не отставали. И все они хохотали, танцевали, флиртовали и, разумеется, пили... Трое чернокожих, таких же, как открывший им привратник, сновали с серебряными подносами, заставленными бутылками, и безостановочно наполняли бокалы. Правда, мебель в стиле Фаруха XIV была просто ужасной. Позолота, резьба по дереву, инкрустация перламутром — и все без меры. Высокий молодой человек с вьющейся шевелюрой греческого пастора изображал посреди первого салона что-то вроде арабского танца, к великой радости стайки красавиц, сопровождавших его движения дружными хлопками.
Заметив Джослин и Малко, он бросился к ним, поцеловал руку женщины, бросив на Малко убийственный взгляд.
— Добро пожаловать в мое скромное жилище! — пропел он. — Извините за то, что начали без вас.
Он развернулся и снова пустился в пляс. Мона уже примостилась на коленях у высокого брюнета, рассеянно поглаживавшего ее затянутую в черный чулок ножку. Для Джослин налили в хрустальный бокал не меньше полулитра коньяка.
— Мне водки, — попросил Малко.
Ее у чернокожего не оказалось. Джослин потащила Малко в соседний зал. В алькове был устроен бар. Головокружительная картина: на полках выстроились сотни бутылок, в том числе и «Столичная». Джослин налила Малко порцию водки, которая без труда могла бы свалить с ног бывалого казака. В ее собственном бокале коньяка существенно поубавилось.
Она улыбнулась и сказала, показывая на запасы спиртного:
— В Бейруте нужно всегда быть готовым к длительной осаде... Серж запаслив.
— А чем он занимается?
— Художник по интерьеру. Он оформляет квартиры, которые тут же рушатся под бомбами. Но люди цепляются за жизнь, они не хотят видеть вокруг себя уродство. Так что работы у Сержа много. Он стыдится, что столько зарабатывает, и проматывает деньги в развлечениях. А потом здесь вообще трудно сказать, что произойдет с тобой завтра...
Малко наблюдал за женщиной. Возле рта залегли две горькие морщинки, она держалась натянуто, словно все время была настороже, в черных зрачках горел непримиримый огонь. Струны скрипки тоже могут визжать, а не только петь. Она маленькими глотками, быстро, как лимонад, уничтожала свой коньяк. Едва бокал опустел, она подхватила с серебряного подноса другой.
— Кстати, — спросил Малко, — вам удалось раздобыть сведения...
Она крутанулась вокруг своей оси, как кошка, которой наступили на хвост.
— Потом! Я не желаю сейчас говорить о делах. Да и смысла нет. Такая тихая ночь, надо этим пользоваться. Всего несколько снарядов разорвалось...
— А что, бывает по-другому?
Уголки ее губ опустились.
— Я четыре месяца спала каждую ночь в убежище без электричества. Снаряды сыпались со всех сторон, вокруг умирали раненые, потому что невозможно было их оперировать. Не исключено, что завтра это возобновится.
Голос ее звучал сухо и резко. Безо всякого перехода, она вдруг взяла Малко под руку.
— Пошли, буфет к нашим услугам.