— Бог не взял меня, — прошептала Валентина старухе. — Но нет моих сил, Аглая. Как жить мне без своих деток? Как мыкаться без дома?
Старуха заплакала. И, вытирая слезы, так сказала осиротевшей:
— Милая доча. Последние остались капли, последние наши слезыньки. Вот-вот переполнится чаша. Наступают уже Его времена. Пошлет Господь вперед себя вестника! Не может уже не послать. Скоро явится ангел. Перед его приходом будут знамения и чудеса. Не удивляйся им, молчи о том, доча! Жди и молчи! Не дано нам видеть Божий промысел, но знай — недолго уже терпеть…
— А как мне узнать ангела? — спрашивала Валентина. — Каков он из себя?
— Ты ли его не увидишь! — ответила старуха. — Неужели не отличить его от остальных людей, если даже он не будет лететь над землей, а явится простым человеком — глаза его выдадут, походка выдаст его, дела, которые он будет делать, сразу скажут, кто перед тобой.
Аглая поцеловала спасенную и поспешила к другим землянкам.
Убедившись, что жизнь в деревню возвращается, и напоив всех своим целебным отваром, она покинула холм. Безымянная девочка шла, цепко схватившись за ее сухую руку.
А женщины выползли из убежищ. Кроме Валентины, остались в живых Агриппа, Мария, рыжая Наталья и малая ростом Татьяна.
В болотах за землянками рябило озерцо — они пошли к нему. И на берегу сорвали с себя истлевшие ватники и ветхие платья. Они натирали друг друга глиной, расчесывали пальцами волосы и терли ссохшиеся упавшие груди, а затем купались в озерце.
За камышами, болотами и каменистыми северными холмами уже родился теплый ветер. Он ласково обдувал их. Повсюду: по берегам топкого озерца, в болотной тине возились лягушки. В каждой ямке, заполненной водой, дрожала их икра.
Голод был невыносимым. Женщины нагибались, хватали лягушек и насыщались их водянистым мясом, и ели их икру.
Наконец снег исчез везде, даже в низинах. Радостным синим небесам открылись дети забытого эшелона. Дети лежали в подлесках, в ямах и на холмах. Повсюду белели их рубахи, но мертвых не терзали ни животные, ни птицы, и от них не шло никакого духа.
— Господь приказал зверям не трогать безвинных! — решила Аглая.
Женщины в постиранных и заштопанных платьях, в наглухо повязанных платках сносили легких ребятишек туда, где еще с осени спали под едва заметными бугорками их родные детки.
Валентина за своей землянкой в бомбовой яме нашла маленьких пришельцев, которые на самом дне уткнулись личиками в мох. И заплакала:
— Я буду молиться за вас. Грех на мне — не обогрела тогда! Но видит Бог, не смогла!
Пока женщины копали братскую могилу, Аглая сложила у каждого страдальца на груди руки. И затеплились принесенные ею свечи. И ветер затих, словно боясь задуть их. А женщины иступленно работали день и еще ночь. Утром уже стоял на холме видный издалека крест. Обессилев, могильщицы упали в траву. Они беспробудно спали, а камни уже грели ящериц. И вдали вдруг послышалось звяканье колокольчиков!
На запах жилья неизвестно откуда пришло коровье стадо. Никто не знал, как оказались коровы в этой пустой заброшенной земле, где на многие километры никого из людей не осталось. Исхудавшие животные искололи бока репейником. Придя в себя, женщины ползали с ведрами под коровьими животами, а коровы благодарно мычали, ласковыми глазами разглядывая новых хозяек, крыши землянок и кусты ольшаника за ними, и поляну, на которой давно уже остыли угли того первого, живительного, разожженного знахаркой костра.
А потом стадо спустилось к озерцам и лягушкам и принялось насыщаться молодой травой, и позвякивание колокольчиков вселило в женщин тихую, спокойную уверенность в будущем.
В ведре отнесли они молоко к одинокой землянке Аглаи.
На звуки колокольчиков и мирный дым потянулись бродячие собаки. Тощие, ободранные псы, тоже неизвестно где и как выжившие, скуля, едва волочили к землянкам животы. Радостно встречали и их!
Первым послевоенным летом свершилось еще одно чудо: вернулся в деревню демобилизованный Валентинин муж.
Еще издалека, с дороги, заметил он в траве жилище Аглаи. И, весь в густой теплой пыли, подошел к едва выступавшей крыше. Напуганная живность со стрекотом разлеталась из-под его сапог. Засмеявшись, вернувшийся нагнулся к открытой двери. Спасенная девочка из темноты подняла на него испуганные глаза — он не замечал ее и силился разглядеть старуху. И разглядел, наконец.
— Что! — окликнул. — Жива еще, старая плесень. И ведь и я не подох!