— Обещания в театрах, — даются с лёгкостью произнес преподобный Уильям Венейблс, — как поцелуи в первый майский день. Их и не счесть. Поговори с Лэнгли.
Потому что у графа были деньги.
А у меня нет.
Я не пошел к Фрэнсису Лэнгли. Лондон, может, и громадный город, но все актёры знают друг друга. Я боялся, что если Джеймс Бёрбедж или мой брат обнаружат, что я разговаривал с Лэнгли, то их обещание мужской роли в новой пьесе растает как летний туман. Заманчиво, но я не поддался искушению.
А в понедельник явились перси.
Мы называем их перси, но они на самом деле персиванты её величества, одетые в чёрное преданные слуги, чья задача — выследить и искоренить тех римских католиков, которые хотят убить королеву и затянуть Англию обратно в лоно Римской церкви. Их вожделенная добыча — иезуиты, но любой римский священник или тот, кто укрывает такого священника, может ожидать прихода персивантов, и в понедельник они явились в «Театр».
Мы репетировали «Комедию», её полное название «Комедия ошибок». Мы хорошо знали пьесу, но в воскресенье Джордж Брайан споткнулся о порог в церкви Святого Леонарда и сломал нос.
— Мы прокляты, — сказал мой брат, сообщая новости, — сначала Августин, теперь Джордж.
Репетиция проходила не очень хорошо. Наёмный актёр по имени Роберт Паллант должен был играть роль за Джорджа. Паллант был мужчиной средних лет с брюшком, бородкой клинышком и угрюмым лицом. Он нервничал, потому что играл Эгеона, открывающего пьесу чрезвычайно длинной речью, которую Паллант запомнил, но продолжал путаться. Все остальные злились.
— Давайте начнём сначала, — предложил брат после того, как Паллант запнулся в четвёртый или пятый раз.
Шесть актёров отправились на заднюю часть сцены, как будто только что вошли в дверь из артистической.
— Звучат фанфары, — произнес Алан Раст, — они замолкают, и ты входишь.
Паллант подошёл к передней части сцены.
— Кончай, — сказал он и на этом остановился.
— Господи! Ты слоняешься, как будто у тебя кость застряла в заднице! — взревел Алан Раст.
Паллан изумленно остановился.
— Чего? — начал он.
— Какая у тебя первая строчка? — проворчал Раст.
— Э-э-э...
— Иисус на кресте! Если я еще раз услышу «э-э-э» на этой сцене, то убью тебя! Убью! Говори чертову реплику!
— Кончай, Солин, мою судьбу реши; Мои мученья смертью заверши.
— Заверши наши мученья. Христос даруй нам это благословение! И с кем ты говоришь? Молю, скажи мне!
— С герцогом.
— С герцогом! Так почему ты бродишь, как страдающий запором гусь? Герцог вон там! — и он показал на моего брата, стоящего на правой стороне сцены.
— Речь... — начал Паллант слабым голосом.
— Я прочитал проклятую речь, — прорычал Раст. — Это заняло неделю моей жизни, но я прочитал её! Господи на пуховой перине, старик! У нас нет времени наблюдать, как ты ходишь вперевалочку, и слушать бесконечную чушь. Скажи речь герцогу! Это проклятая пьеса, а не чертова проповедь в соборе святого Павла. Ей нужна жизнь, старик, жизнь! Начни сначала.
Алан Раст был новичком в труппе. Он играл с людьми лорда Пембрука, а Джеймс Бёрбедж и мой брат убедили других пайщиков взять Рута к нам.
— Он отличный актёр, — объяснил мой брат труппе, — и публика его любит. Он прекрасно справляется с постановкой. Вы заметили?
— Нет, — сказал Уилл Кемп.
Он один среди пайщиков выступал против Раста, подозревая, что у новичка такой же сильный характер, как у него самого. Кемпа не послушали, и так Раст оказался здесь, рассказывая нам, что делать на сцене, куда двигаться, как произносить реплики, как делать все то, о чем раньше спорили пайщики. Они по-прежнему спорили, конечно, но Раст внес некоторый порядок в хаос.
— Господи, будь ты неладен, — закричал Раст на Роберта Палланта, — ради бога, что ты делаешь?
— Иду к герцогу, — с надеждой сказал Паллант.
— Ты двигаешься, как страдающая запором монахиня! Если вообще двигаешься, — Раст говорил со двора, где обычно стояли зрители. — Ради Христа, двигайся! И говори одновременно! Можешь ведь так сделать, правда? Вернись к последней реплике герцога. Какая она? — обратился он к моему брату, играющему герцога Солина.
— Теперь скажи нам вкратце, сиракузец... — начал мой брат.
— Вкратце? разрази меня гром! Речь длиннее книги Бытия! А ты, — он указал на меня, — чему ты улыбаешься?
— Саймон Уиллоби только что пёрнул, — сказал я.
— Это уж точно интереснее, чем речь Эгеона, — сказал Раст.
— Я не пердел! — провизжал Саймон. — Все остальные были в обычной одежде, но малыш Саймон надел для репетиции длинную юбку. — Он метнулся к авансцене. — Я не пердел!
— Продолжим, господа? — кисло спросил Раст.
Так мы и сделали, но очень неторопливо. Я сидел на краю сцены, потому что какое-то время не участвовал в пьесе. Я играл Эмилию, жену Эгеона. Это была небольшая роль, мои слова умещались на одном листе бумаги, но мы не играли «Комедию» уже несколько недель, и я забыл многие строчки.
— Я привела к тебе, великий герцог, несчастного, терпящего от всех гонение! — повторял я про себя, пытаясь запомнить слова.
— Иди бормочи где-нибудь в другом месте, — проворчал на меня Раст, — туда, где тебя не слышно.
Я пошел в нижнюю галерею, где разговаривал с Джеймсом Бёрбеджем. В галерее было уже человек двадцать, потому что пайщики никогда не возражали, чтобы народ смотрел репетиции. Там были подружки некоторых актёров, двое дружков и радостная стая девушек из «Дельфина». «Дельфин» — прекрасная таверна, в которой продаются эль, еда и шлюхи. И девушки зарабатывали на несколько пенсов больше, продавая фундук публике перед каждым выступлением, а потом и несколько шиллингов, взбираясь на галереи и продавая себя. Трое из них сейчас хихикали на передней скамейке, и они удостоили меня застенчивым взглядом, когда я уселся сзади над ними. Иеремия, угрюмый старый солдат, охранявший входную дверь, любил девушек и угостил каждую мешочком фундука, трещавшего под их каблуками, в то время как Роберт Паллант рассказывал историю своего кораблекрушения.
История всегда казалась мне маловероятной. Эгеон, купец, был на море вместе со своей женой, двумя сыновьями и слугами-близнецами, когда корабль врезался в скалу и всех их выбросило в бурные волны. Жену, одного сына и слугу понесло в одну сторону, а Эгеона с другим сыном и слугой в другую. Паллану потребовалась вечность, чтобы рассказать эту историю. Я закрыл глаза, и через мгновение чей-то голос произнес:
— Открой рот.
— Привет, Элис, — сказал я, не открывая глаз.
— Орешек для тебя, — произнесла она. Я открыл рот, и она положила орех мне на язык. — Ты снова девушка? — спросила она.
— Женщина. Настоятельница.
Она просунула свою руку под мою и прижалась ко мне.
— Не могу представить тебя настоятельницей, — сказала она. Было прохладно, но хотя бы не шёл дождь. — Но ты очаровательно выглядишь в роли девушки, — продолжила она.
— Спасибо, — сказал я как можно более равнодушно.
— Приходи поработать с нами.
— Я бы с радостью, но что будет, если какой-нибудь придурок поднимет мои юбки?
— Просто отдёрни, — сказала она.
— У тебя руки будут связаны за спиной, — крикнул Раст бедному Палланту, — так что не жестикулируй!
— Он снова найдет свою жену? — спросила Элис.
— Я его жена, ага. Он находит меня в конце пьесы.
— Но ты же аббатисса! Как можно жениться на аббатиссе? Они же монахини, верно?
— Это долгая история, — сказал я.
— Но он нашёл её?
— Нашёл, и своего давно потерянного сына.
— Хорошо! А то я беспокоилась.
Ей было шестнадцать или пятнадцать, а может быть, семнадцать, хрупкая девушка из Хантингдоншира, с очень светлыми волосами, узким лицом, беличьими глазами и щуплым подбородком, но каким-то образом эти части складывались в нежную красоту. Она могла бы играть эльфа, подумал я, или фею, вот только есть самый верный способ разбудить ярость пуритан — поставить девушку на сцену. Они уже обвиняли нас в том, что мы игрушки в руках дьявола, рассадник зла и порождение сатаны. И если бы у нас не было защиты королевы и дворянства, нас давно бы беспрепятственно выгнали из города.