Всадники направились к городу, и я заснул. До сих пор меня удивляет, что в таком кошмаре я проспал довольно долго. Может, час или два, но потом меня разбудила собака, облизывающая моё лицо, и я услышал знакомый и дружелюбный голос.
— Прячешься, парень? — Это оказался Эдвард Сейлс, стратфордский возчик и добрый человек. Он сидел на козлах своей телеги, с двумя пегими жеребцами, Гогом и Магогом, в упряжке. Дно телеги было завалено мешками и ящиками. Когда-то Эдвард возил тюки с шерстью в Лондон моему отцу, когда в доме ещё водились деньги. — Ко мне, Люцифер! — позвал он свою собаку. — Я бы тебя и не заметил, — сказал он, — если бы Люцифер не унюхал. — Люцифер, огромный уродливый пёс, выглядел ужасающе, но я уже знал, что он с большей вероятностью залижет человека до смерти, чем укусит. — Тебя ищут, Ричард, — продолжил Эдвард, — такой крик стоит, и по горам, и по долам.
— Я не хотел его убивать, — пробормотал я.
— Что? Тома Батлера? — Он засмеялся. — Он жив. Месяцок у него поболит голова, и это послужит уроком старому пройдохе. Но ты его не убил. У него башка, словно дубовый пень.
— Он жив?
— Жив и изрыгает проклятия.
— Он убьёт меня, если я вернусь.
— Очень вероятно. Он злопамятный, это уж точно. Да и я бы таким стал, если бы женился на этой мегере. Она и ангелу глаза выцарапает, а потом помочится в пустую глазницу.
Я выбрался из канавы.
— Я не могу пойти домой. Я украл деньги. Я вор, а воров вешают.
Нед как будто прочитал мои мысли, потому что он усмехнулся.
— Тебя не повесят, парень. Может, выжгут клеймо, большую букву В на лбу? Но вероятнее всего, твой отец заплатит Тому Батлеру немного серебра и отошлёт тебя обратно к нему.
Мгновение я колебался, затем задал вопрос, который изменил мою жизнь.
— Куда ты собираешься, Нед?
— В Лондон, парень. Прямо в большую помойку.
— У меня есть деньги, — я вытащил два шиллинга из кармана и стряхнул с них опилки, — можно я поеду?
Нед пристально смотрел на меня, как показалось, долгое время. Одна из его лошадей, Гог или Магог, щипала густую придорожную траву.
— Полетит как ветер, когда наестся, — сказал Нед и дёрнул за узду. — И что ты собираешься делать в Лондоне, Ричард?
— У меня там брат.
— Понятно. Ну, забирайся тогда, забирайся.
Я поехал в Лондон.
Лондон!
С тех пор, как мой брат отправился в Лондон, я был очарован городом, рассказами о нём и его славой, которая была намного больше, чем у Уорика или Кенилворта, не говоря уже о маленьком Стратфорде. Нед Сейлс часто рассказывал о нём, сидя у нас на кухне.
— Однажды я видел саму королеву, — рассказывал он, — и она была окружена тысячей всадников с горящими факелами, и те вспыхивали. Она пылала! Как рубин, красный и сияющий! Конечно, ради неё город прибрали, — хихикнул он. — На окнах вывесили флаги и гобелены. Иногда просто простыни. — Он глотнул эля и посмотрел на меня. — Это значит, что люди не будут выплескивать в окно дерьмо и мочу. И на волосах её величества не окажется дерьма простонародья.
— Не говори так, — произнесла мать, но с улыбкой.
— Это правда, госпожа Мэри, я клянусь.
Он перекрестился, и мать охнула, но снова с улыбкой.
— Я никогда не была в Лондоне, — сказала она задумчиво.
— Там полно иностранцев. Из Франции, Нидерландов, Германии, даже чернокожих! А здания... Боже мой, но в собор Святого Павла можно втиснуть весь Стратфорд, да еще для Шоттери место останется!
— Меня беспокоит, что мой Уилл там, — сказала моя мать.
— Он процветает, хозяйка. Я видел его на прошлой неделе, когда он передал мне это послание. — Нед принёс письмо от моего брата вместе с двумя золотыми монетами, завёрнутыми в льняную тряпицу. — Он процветает, — сказал он опять. — Носит серебро и кружево!
Моя мать играла с золотыми монетами.
— Говорят, что в Лондоне чума тяжелее.
Нед снова перекрестился.
— В Лондоне всё больше, лучше или страшнее. Так уж повелось.
Теперь, когда трясясь в фургоне за крупами Гога и Магога, я мог целую неделю задавать вопросы.
— Это грязный город, парень, — сказал Нед, когда мы тащились между широкими оксфордширскими пастбищами и полями растущего ячменя, — ты даже не представляешь, какой грязный. И пахнет... дерьмом под ногами и дымом над головой, но между дерьмом и дымом есть золото. Не для таких, как мы, конечно.
— Мой брат посылает золотые...
— Да, но твой Уилл умный малый. И всегда был таким.
— Мать говорит, ему лучше вернуться учительствовать в школу.
— Матери такие, мальчик. Они думают, что слишком высоко не стоит подниматься, потому что больно будет падать.
Я знал, что думает моя мать, потому что обычно писал за неё письма под диктовку, и в каждом письме она умоляла моего брата вернуться к старой работе младшим учителем в школу Уорикшира.
— Но он не хочет, — сказал Нед с усмешкой, — он отлично проводит время, да. Сам увидишь.
В то время мой брат квартировался в «Дельфине», таверне к северу от Бишопсгейт, и именно туда Нед меня вёз.
— Я не позволю тебе ходить по Лондону, парень, уж лучше сразу выпустить тебя в аду. — Он остановил фургон под огромной вывеской постоялого двора, на которой гротескная рыбина выпрыгивала из воды, и дал мне новое письмо, продиктованное матерью, письмо, вероятно, написанное Гилбертом или Эдмундом, и бросил мне один из тех двух шиллингов, которые я ему дал. — Береги себя, малец. Это, может, и великий город, но Лондон может быть опасным.
Я спрыгнул с фургона, но прежде чем успел дойти до двери таверны, какой-то человек схватил меня за руку так крепко, как огромные тиски Томаса Батлера.
— Подайте милостыню старому солдату, господин, — сказал он.
Одной рукой он держал меня, другой ощупывал мой камзол в поисках кошелька или подвески на шее.
Хлыст Неда щелкнул по щеке попрошайки, и мгновенно выступила кровь.
— Оставь парня в покое, — прорычал Нед и снова взмахнул кнутом. — Заходи внутрь, Ричард, — сказал он. — Заходи внутрь.
Я колебался. На мгновение возникло искушение попросить Неда отвезти меня домой. Меня избили бы до крови и могли даже заклеймить как вора, но я был бы в безопасности. Я стоял в страхе и нерешительности, а затем вспомнил, как Томас Малливер бил меня палкой, приговаривая по-латыни: «Audaces fortuna iuvat, ужасный ребёнок!» Фортуна любит смелых, и поэтому ужасный ребёнок повернулся и вошёл в «Дельфин».
Я останусь.
Брата там не было.
— Не знаю точно, где он, дорогой, — сказала мне Нелл. Она была в постели моего брата, но я увидел лишь, копну рыжих волос, разбросанных по подушке. — Ты его брат?
— Да.
Она стащила одеяло с лица и посмотрела на меня.
— А ты красавчик. Как тебя зовут?
— Ричард.
— Сколько тебе лет?
Я колебался, потом соврал.
— Семнадцать.
— А я — девственница, дорогой, — сказала она с улыбкой. — Ты убежал из дома?
Я опять засомневался, потом кивнул.
— Да.
— Я тоже, — сказала она, потом зевнула. — Твой брат уехал в какой-то город в Сассексе, дорогой, играть в каком-то большом доме. К какому-то лорду. Все вернутся завтра.
Я смутился. Я увидел её обнажённые плечи и выпуклости бледных грудей. Она была хороша. У неё были ярко-зелёные глаза, крупные губы и спутанные рыжие волосы. Вероятно, ей было не больше шестнадцати или семнадцати, но она заставила меня почувствовать себя совсем юным, мне было очень неловко.
— Ты... — начал я и запнулся.
— Я здесь живу. Не в этой комнате, дорогой, но его кровать намного удобнее моей. Надо думать, она тебе сегодня понадобится?