Это была долгая прогулка. Театр лежал к северу от города, на его восточной стороне, а Блэкфрайерс находился на реке рядом с западными стенами. Я ненавидел Блэкфрайерс и, обойдя надвигающуюся громаду святого Павла, спустился по Картер-лейн в сторону Эддл-хилла. Именно там жил сэр Годфри, в огромном каменном доме рядом с церковью святого Бенета. Однажды во сне я с удовольствием всадил клинок ему в живот. Я часто об этом думал: как посмотрю в его испуганные глаза, когда дерну клинок вверх, как он будет просить у меня пощады, а я с улыбкой откажу. Потом я совсем забыл про сэра Годфри, когда повернул на Сент-Эндрю-хилл, где располагался городской особняк лорда-камергера. Огромный дом когда-то был монастырём и стоял на западной стороне улицы, прямо над рекой. Раньше я не бывал в доме, но найти его оказалось несложно, потому что над главными воротами виднелась вырезанная из камня большая белая роза. У ворот толпились просители и стояли два человека в ливреях и с алебардами.
Когда я пробирался мимо цепляющихся рук попрошаек, один из стражей обратился ко мне:
— Куда идёшь?
— Я...
— Ты из актёров? — прервал он меня.
Он был похож на мрачного зверя, бородатое лицо очерчивал плотно прилегающий шлем.
— Да.
— Тогда пройди через задний ход, приятель. — Он ухмыльнулся, оглядывая меня сверху донизу, явно не впечатлённый моей прекрасной одеждой. — Через задний ход, — снова очень медленно повторил он. Он переместился с ноги на ногу, и на клинке алебарды блеснул солнечный свет. — Это на Уотер-лейн, — добавил он, резко дёрнув головой в шлеме, — и тебе туда.
Я повернулся, но меня снова остановили.
— Мы приближённые его милости! — раздался голос. Мы входим в дом его милости, когда хотим, где хотим и через те ворота, которые захотим.
Это был Алан Раст, он схватил меня за руку и развернул обратно к внушительной арке.
— Ты хочешь... — начал мрачный стражник.
— Доложить его милости о твоём нахальстве? — закончил предложение Раст. — Как тебя зовут, приятель? — Оба стражника выглядели смущёнными. — Нас вызвали, приятель, — сказал Раст человеку, который меня развернул, — нас вызвал его милость, и он не слишком обрадуется, когда услышит, что вы нас задержали. Ворота, будьте добры! Он указал на маленькую калитку в одной из двух массивных створок. — Живей, приятель! Живей!
Он воспользовался своим голосом короля-тирана, и мрачный страж поспешил открыть калитку и не стал спорить.
— Проходите, господин Дудка, — приказал мне Раст.
Я ступил в освещённый солнцем внутренний двор. Алан Раст шёл следом и предоставил стражнику возможность закрыть за ним калитку. Он улыбался.
— Вот это — вход, — сказал он. — Пользоваться входом для прислуги на Уотер-лейн, ещё чего! За кого он нас принимает? За судомоек его милости? Куда, чёрт возьми, нам теперь идти?
Я видел только один вход в особняк со двора и указал на него.
— Туда, мне кажется.
— Мне тоже. — Он пошёл через вымощенный камнем двор. — Солнце! Я уже позабыл, как оно выглядит. Солнечный свет, и никакого дождя!
— Никакого дождя! — радостно согласился я.
Лето и осень выдались прохладными и сырыми, а значит, урожай снова будет скудным. Народ голодал, я слышал на улицах болтовню про погромы богатых домов. Цены росли, ходили слухи, что в Лондоне войска уже безжалостно подавили бунт, а вожаков повесили без лишних слов. Однако театры всё ещё наполнялись.
К внушительному арочному проёму вёл короткий лестничный пролёт в несколько каменных ступеней. Алан Раст постучал в запертую дверь кулаком, потом окинул меня взглядом.
— Вижу, ты приоделся по случаю, Ричард.
— Надеюсь, прилично, — уклончиво ответил я.
— Прилично! — в его голосе звучала насмешка. — Дай бог нам всем такой обходительности. Да где эти чёртовы люди? — Он снова заколотил в дверь, и опять без ответа. — Ты, должно быть, счастлив играть Фрэнсиса Дудку?
— Очень.
— Это хорошая роль, — сказал он с энтузиазмом.
— Брат говорил мне, что он любовник, да? — задал я вопрос с надеждой, что он побольше расскажет мне о персонаже.
— Дудка — любовник, конечно, — серьёзно сказал Раст, — и если бы пьеса была не комедией, можно было бы даже назвать его трагическим любовником.
— Трагическим?
Я был заинтригован.
Раст заколотил в плотно закрытую дверь.
— Все спят что ли?
И тут мы услышали, как открывают засов. Дверь отворилась, выглянула встревоженная женщина.
— Господа?
— Нас вызвали в большой зал, — важно объявил Раст.
— Да, милорд, — ответила женщина, открывая двери пошире.
Она была немолода, а в руке держала берёзовый веник. При виде моей одежды она подпрыгнула в реверансе.
— А где большой зал, дорогуша? — поинтересовался Раст, проходя через длинный коридор, выложенный каменной плиткой и увешанный гобеленами.
— Прямо, милорд, — женщина указала на широкий коридор. — Вон туда.
— Мы навечно останемся у тебя в долгу, — сказал Раст и повёл меня по коридору, который заканчивался у большой двойной двери. Он распахнул обе створки и резко остановился. — Боже, — сказал он после долгой паузы. — О боже! — Мы добрались до большого зала, очевидно, первыми из труппы. — О боже! — повторил Раст.
Зал был огромным, сумрачным и грандиозным. Элегантно вырезанные дубовые балки поддерживали высокую крышу, каждая украшена белыми резными розами, обрамленными сусальным золотом. Стены обшиты панелями и завешены великолепными гобеленами со сценами охоты, а между гобеленами висели древние мечи, копья и секиры, создавая узоры.
Мы прошли с длинной стороны зала. Напротив зиял очаг, его края и каминная полка выполнены из резного белого мрамора, окружающего почерневшее от огня пространство, в котором можно зажарить и быка. Огонь не горел, в камине были только две огромные железные подставки для дров в огромной куче золы. В центре зала стоял длинный стол в окружении стульев с высокими спинками. Я их пересчитал: тридцать шесть; слева от нас находилась галерея для менестрелей, пара дверей под ней вела в остальную часть особняка. На противоположном конце зала, смотрящем на юг, виднелось большое окно, выступающее из стены, к нему вела пара резных деревянных ступеней.
— Чтобы смотреть на реку, — сказал Раст. Там было мягкое сиденье в широком эркере, единственное окно в похожем на пещеру зале. — Только одно окно? — удивился Раст. — Подумать только, сколько приходится тратить на свечи! — Он подошёл к тёмному пространству под галереей менестрелей, чтобы оценить длину зала. — Да будет свет! — громко сказал он и хмыкнул. — Здесь эхо. Но когда зал наполнится свадебными гостями, будет не так плохо. Ты когда-нибудь играл в свадебной пьесе?
— Нет.
— Я это ненавижу, — проворчал он, — терпеть не могу.
— Почему?
— Потому что вся публика напивается, вот почему. Эти ублюдки начинают пить ещё до полудня, а к вечеру, когда нам играть, уже либо шатаются, либо остолбенели. Всё равно что играть в зале, полном пердящих трупов. — Он прошёлся по залу, громко стуча по каменным плитам, потом по короткой лестнице вскарабкался к эркерному окну и теперь глядел сквозь него на скрытое в тумане солнце над Темзой. — И ведь у них привилегии, Ричард. Ты не смеешь велеть им заткнуться. Заскучают — проболтают всю пьесу. Единственное, что способно заставить их сидеть смирно — присутствие королевы. И ещё удовольствие от спектакля. Тогда будут сидеть тихо.