Брат посмотрел на небо.
— Похоже, погода налаживается. Но медленно. Мы не сможем сегодня играть, очень жаль, — он одарил меня гаденькой улыбкой, — и ты останешься без денег.
— Но мы же репетируем? — спросил я.
— За репетиции не платят, только за представления.
— Мы ведь можем поставить «Удачу мертвеца»? — встрял Джон Хемингс, пытаясь положить конец нашей перепалке.
— Без Августина и Кристофера — нет, — ответил брат.
— Ну да, конечно нет. Какая жалость! Мне нравится эта пьеса.
— Она странная, — сказал мой брат, — но не без достоинств. Две пары, и обе женщины влюблены в одного мужчину! Здесь можно потанцевать.
— Так мы вставим туда танцы? — озадаченно поинтересовался Хемингс.
— Нет-нет, я имел в виду, что есть место для усложнения. Две женщины и четверо мужчин. Слишком много мужчин! Слишком! — Брат умолк и уставился на мельницы через поле. — И еще приворотное зелье! Идея таит в себе возможности, но всё неверное, всё неверно!
— Почему неверно?
— Потому что приворотное зелье стряпают отцы девушек. А это должна быть колдунья! Какой прок от колдуньи, если она не ворожит?
— У неё есть волшебное зеркало, — отозвался я, потому что именно я играл колдунью.
— Волшебное зеркало! — презрительно фыркнул брат. Он опять прибавил шаг, как будто старался оставить меня позади. — Волшебное зеркало! Шарлатанский трюк. Магия в том... — он помедлил, а потом решил, что говорить мне это — напрасный труд. — Да не важно. Мы не можем играть эту пьесу без Августина и Кристофера.
— А как идёт дело с «Вероной»? — спросил Хемингс.
Если бы я решился задать этот вопрос, на меня и внимания бы обращать не стали, но Хемингс моему брату нравился. И всё же ему не хотелось отвечать в моём присутствии.
— Почти закончена, — неопределённо сказал он, — почти.
Я знал, что брат пишет пьесу, чье действие происходит в Вероне — это город в Италии, и ему пришлось прерваться, чтобы придумать свадебное представление для нашего покровителя, лорда Хансдона. Он ворчал, что его сбивают.
— Она тебе ещё нравится? — поинтересовался Хемингс, не обращая внимания на раздражение моего брата.
— Нравилась бы больше, если бы смог закончить, — рассердился брат, — но лорд Хансдон желает свадебное представление, так что к чёрту Верону.
Дальше мы шли молча. Справа, за вонючей канавой и кирпичной стеной — «Занавес», наш конкурент. Синий флаг, развевающийся над высокой крышей, объявлял, что сегодня вечером там будет представление.
— Ещё одно представление со зверями, — презрительно произнёс брат.
В «Занавесе» уже много месяцев не ставили пьес, а сегодня не будет спектакля и в нашем «Театре». Нам нечего представлять, пока другие актёры не выучат роли Августина и Кристофера. Можно было сыграть то, что показывали вчера королеве, но за последние месяцы эту пьесу мы ставили слишком часто. А если часто показывать одну пьесу, публика способна забросать сцену пустыми бутылками из-под эля.
Мы подошли к деревянному мосту, который пересекает сточную канаву и ведёт к грубому провалу в длинной каменной стене. За этой дырой — наш «Театр», огромная деревянная башня, высокая как шпиль церкви. Построить театр было идеей Джеймса Бёрбеджа, как и сделать мост, и проломить стену, чтобы зрителям не приходилось добираться к нам по грязи через Бишопсгейт, а вместо этого выйти из города через Криплгейт и пройти через Финсбери-филдс. Этой дорогой ходило так много народа, что теперь через открытое пространство в грязи протоптали широкую дорожку.
— А этот плащ принадлежит труппе? — поинтересовался брат по пути через мост.
— Да.
— Не забудь вернуть его в гардеробную, — ехидно сказал он, останавливаясь у провала в стене. Брат пропустил вперёд Джона Хемингса, а потом, впервые с тех пор, как мы встретились у края канавы, взглянул мне в глаза. Ему пришлось смотреть вверх — я на целую голову выше.
— Ты собираешься оставаться в труппе?
— Я не могу себе это позволить, — ответил я. — Я задолжал за жильё. А работы ты мне не даёшь.
— Тогда прекрати торчать вечерами в «Соколе», — таков был его ответ.
Он пошёл вперёд, и я думал, больше он ничего по пути не скажет, но через пару шагов брат обернулся ко мне.
— Ты получишь больше работы, — рявкнул он. — Августин заболел, и его мальчишка хворает, придётся их заменить.
— Ты не отдашь мне ролей Августина, — возразил я. — И я слишком стар, чтобы играть девушек.
— Ты будешь играть то, что предложат. Ты нам нужен, по крайней мере, на эту зиму.
— Я тебе нужен! — бросил я ему прямо в лицо. — Тогда плати мне больше.
Он проигнорировал моё заявление.
— Мы начинаем сегодня с репетиции «Эстер», — холодно сказал он. — Будем работать только над сценами Августина и Кристофера. Завтра мы представляем «Эстер», и ещё будем играть «Субботнюю комедию». Надеюсь, ты придёшь.
Я пожал плечами. В «Эстер и Ксерксе» я играл Астинь, а в комедии — Эмилию. Я знал все слова.
— Ты платишь Уильяму Слаю вдвое больше, чем мне, — сказал я, — а мои роли такой же длины.
— Возможно, всё дело в том, что он вдвое лучше тебя? И кроме того, ты мой брат, — сказал он, как будто это всё объясняло. — Просто останься на зиму. А что потом? Да делай, что хочешь. Оставь мою труппу и сдохни от голода, если желаешь. — И брат пошёл дальше, к театру.
А я плюнул ему вслед. Братская любовь.
Джордж Брайан прошёл к краю сцены и поклонился так низко, что чуть не потерял равновесие.
— Благородный принц, — произнёс он, когда снова твёрдо встал на ноги. — Как велит мне долг, я буду вам служить, пока смерть не нанесёт мне поражения.
Наш суфлёр Исайя Хамбл покашлял, чтобы привлечь внимание.
— Прошу прощения! Тут «пока смерть не поразит». Тут нет никакого «нанесёт». Извините!
— С «нанесёт» звучит лучше, — спокойно возразил брат.
— Это паршивое дерьмо, хоть с «нанесёт», хоть без, — сказал Алан Раст, — но если Джордж желает сказать «нанесёт», господин Хамбл, значит, пусть «нанесёт».
— Прошу прощения, — сказал Исайя со своей скамейки в глубине сцены.
— Вы были правы, делая замечание, — утешил его мой брат. — Это ваша работа.
— Я сожалею.
Джордж взмахнул шляпой и опять поклонился.
— Что-то и как-то там, — сказал он, — я буду служить вам, пока смерть не нанесёт мне поражения.
Джордж Брайан, нервный и беспокойный человек, которому каким-то образом удавалось оставаться решительным и уверенным в себе, когда зал полон, заменял больного Августина Филлипса. Репетиции связали его с Саймоном Уиллоби, который заменил в этом спектакле Кристофера Бистона.
Джон Хемингс вяло взмахнул рукой в ответ на поклон Джорджа.
— И это продлится для нашей услады в нашем саду или в месте ином.
Уилл Кемп одним мощным прыжком оказался на сцене.
— Того, кто будет пить вино, — проревел он, — и не имеет ни одной лозы, нужно отправить во Францию. И если он этого не сделает, ему нужен мозгоправ!
При слове мозгоправ он присел, с тревогой осмотрелся и схватился за бракетт [3], из-за чего на Саймона Уиллоби напал приступ смеха.
— Мы идём в сад? — прервал его вопросом Джордж Кемп.
— Да, в сад, — ответил Исайя, — или в иное место. Так говорится в тексте, «сад или иное место». — Он махнул рукописью. — Прости, Уилл.
— Хотелось бы знать, сад ли это.
— Почему? — воинственно спросил Алан Раст.
— Мне представлять деревья? Или место без деревьев? — Джордж выглядел обеспокоенным. — Мне было бы легче.
— Представь деревья, — рявкнул Раст. — Яблони. Там, где ты встретил этого удальца, — он показал на Уилла Кемпа.
— А яблоки спелые? — спросил Джордж.
— Это важно? — спросил Раст.
— Если они созрели, — сказал Джордж, все еще обеспокоенный, — я мог бы съесть одно.
— Это маленькие яблоки, — сказал Раст, — незрелые, как титьки Саймона.
3
Бракетт — экстравагантное решение ширинки, декоративный элемент впереди на штанах, к которому прикреплялись чулки.