— Так расскажешь мне, что случилось?
— Расскажи мне про Тома.
Она посмотрела мне в глаза.
— Господь всемогущий, вот что тебя беспокоит?
— Ты собираешься за него замуж?
— Когда небо зазеленеет. Мама хочет, чтобы я за него вышла.
— И твой отец тоже, — печально сказал я.
— Мой отец хочет того, что говорит ему мама.
— А что Том? — спросил я. — Он хочет?
— Чего?
— Он хочет на тебе жениться?
— Надеюсь, что да, я же не уродина! Но всегда молчит.
— Он будет тебе хорошим мужем, — грустно сказал я.
— Почему это, Ричард Шекспир?
— Потому что он надёжный. Он лодочник, для него всегда найдётся работа. У него постоянный заработок.
— Да, — сказала она, — по крайней мере, пока река не замёрзла.
— Так что он будет хорошим мужем.
— Ты прав!
— Я знаю, — сказал я ужасно несчастным тоном.
— Ты неправ насчёт Тома, — сказала она. — Но прав, что «д» означает дурак. Я не собираюсь замуж за Тома.
— Не собираешься?
— Конечно, нет. У него слишком большой нос.
— А за меня ты выйдешь? — выпалил я, хотя не собирался говорить подобных глупостей.
— Возможно, — сказала она, — я думала об этом. А теперь расскажи уже наконец, что случилось!
И я рассказал ей всё, а она сидела рядом со мной перед камином в большом зале и слушала. Она нахмурилась.
— Похожи на гусениц, — сказал я.
— Что-что?
— Твои брови, — сказал я, прикоснувшись к ее лбу, — они похожи на гусениц.
Она отпрянула и кинула на меня сердито-гусеничный взгляд.
— Возможно, мне всё же лучше выйти замуж за Тома.
— У него слишком большой нос.
— Все говорят, что и у меня тоже!
— Немаленький, — сказал я.
— Боже всемогущийй! Большой нос и брови-гусеницы! — Она опять нахмурилась. — Так тебя поджидают перси, да?
— Да.
— Тогда оставайся здесь. Они не посмеют вторгнуться в дом его милости. Да он выкинет их головы в канаву. Когда ему перечат, он тот ещё старый кровожадный мерзавец.
Я посмотрел ей в глаза. Она сидела рядом со мной на корточках у очага, на её лице играли языки пламени. Она выглядела такой серьёзной.
— То есть остаться здесь, в особняке? — спросил я.
— Конечно! Ты ведь не отдашь этому борову то, что он хочет, так?
— Да, — ответил я.
— И если ты не отдашь им пьесу, перси захотят тебя арестовать. Но они не посмеют явиться сюда. Ты будешь ночевать здесь.
— А что если меня найдут?
— Боже всемогущий, да здесь полный кавардак! Туда-сюда ходит больше народу, чем по Лондонскому мосту!
— Но где... — начал я.
— Сюда, — сказала она. Она встала, взяла меня за руку и повела к сцене. — Мистер Харрисон, — сказала она, имея в виду дворецкого, — всегда проверяет дом, прежде чем лечь в постель, но не заглядывает сюда. — Она взобралась по временной лестнице, ведущей на сцену, и попыталась открыть люк, через который несколько раз появляется Пак. — Боже, — сказала она, — да он тяжёлый. Как его открывает этот проклятый эльф?
— С помощью волшебства, — сказал я, потянул и открыл люк.
Она заглянула вниз, в темноту.
— Надеюсь, там нет пауков. Ненавижу пауков.
— Ты хочешь поселить меня внизу?
— Ты не можешь остаться у меня, — сказала она, — я живу с четырьмя другими девушками. Она нахмурилась, сдвинув брови-гусеницы. — Внизу есть одежда, которой мы не пользуемся. Она станет хорошей постелью. И здесь тепло, — она имела в виду большой зал, — теплее, чем на моём чердаке.
— Ты спишь на чердаке?
— За исключением случаев, когда я нужна леди Элизабет, что бывает нечасто. — Она хмуро посмотрела на меня. — После свадьбы, она сразу переедет, верно?
— Переедет?
— Конечно, переедет! Ей же придётся жить с мужем. Возможно, в Глостершире. У них есть ещё дом в Лондоне, на Стрэнде. Ну, а раз так, она захочет, чтобы я переехала с ней.
— Не получится, — сказал я.
— Не получится? Почему это, Ричард Шекспир?
— Потому что мы поженимся.
— Ах, я и забыла! — Она хихикнлуа, села на край люка и спрыгнула вниз. — Ты не должен зажигать свечи, — воскликнула она из мрака, — иначе тебя найдут, но всё не так уж плохо!
Я последовал за ней через люк. Задняя часть сцены вела во временную артистическую, но под сценой хватало места, чтобы спрятаться, потому что это пространство использовалось для хранения досок, пустых бочек, ящиков и ткани.
— Сюда, — позвала Сильвия из темноты, — можешь спать здесь. Никто тебя не найдёт. Только не храпи.
Я нашел её в передней части сцены, между рамой с натянутой зелёной тканью и кучей досок. Сильвия могла выпрямиться почти во весь рост, мне же пришлось пригнуться.
— Никто тебя не увидит, — прошептала она, как будто опасаясь, что меня уже ищут. — Здесь как в маленькой пещере, тебе будет уютно.
— И одиноко, — сказал я, прикидывая, что придётся скрываться в этом тёмном пространстве от сумерек до рассвета.
— Не будь таким плаксой, — сказала она. — Лучше быть одиноким, чем болтаться на виселице.
— И куда мне деваться после свадьбы? — спросил я.
— Об этом мы позаботимся позже.
— Мы?
— Мы, — твердо сказала она, и я вспомнил слова матери, что девушки охотятся за вероятными мужьями. Меня поймали.
— Перси будут меня искать, — напомнил я. — Они хотят меня повесить.
— Лорд Хансдон этого не допустит! — твёрдо сказала она.
Я покачал головой.
— Мой брат не хотел его впутывать.
— Не будь дураком! Он ваш покровитель. Только сейчас не лучшее время говорить с его милостью на эту тему, он сердится из-за потраченных денег. Но я ему нравлюсь. Я расскажу ему, когда попрошу разрешения выйти замуж.
— Тебе нужно его разрешение?
— Конечно, нужно! Но он согласится. А последней девушке, которая выходила замуж, он дал пятьдесят шиллингов!
— Я люблю тебя, — произнёс я.
— Конечно, любишь, — она уселась на пол, — наверное, раз в пятьдесят раз больше, чем минуту назад. У меня есть идея?
— Идея?
— Мы с Джин всё обсудили. Она замечательная швея. Такая аккуратная! Клянусь, она могла бы зашить анус дьявола, и он даже не догадался бы. А богачи хорошо платят за красивые вещи. Чепцы, воротники, маски, сорочки, ремни, рукава, повязки, корсажи, вуали, отделка платья, кошельки, вставки, подвязки. Мы всё это умеем!
— Ты с Джин?
— Вряд ли с тобой, — сказала она. — Ты умеешь шить?
— Нет.
— Конечно, не умеешь. Так что да, мы с Джин, и на пятьдесят шиллингов мы купим много прекрасных тканей.
— И Джин покинет театр?
— Ей нравится работать в театре, и я буду ей помогать. Мы можем работать вдвоём. Джин начала бы шить уже сейчас, если бы знала, где продать одежду, но я знаю множество горничных. Её милость будет у меня покупать, она меня любит, и другие тоже будут покупать.
— Я люблю тебя, — сказал я.
— Но ты не должен больше воровать, — внезапно сказала она. Я пытался ответить, но понятия не имел, что сказать, и Сильвия протянула руку и коснулась моей щеки. — Ничего страшного, — сказала она, — я многое про тебя знаю. Например, что ты делал кое-какие глупости, но все мы делаем глупости в молодости. Ты просто должен это прекратить. Я не хочу, чтобы ты болтался на виселице.
— А ты делала глупости? — спросил я.
— Пока что нет, но собираюсь.
— И какую же глупость?
— Выйду за тебя замуж. — Она наклонилась ко мне и поцеловала. И тут мы услышали, как открылась главная дверь зала и по каменным плитам застучали громкие шаги.
— Кто-то уже зажёг камин, — произнёс слуга.
— Не иначе феи из пьесы, — ответил Уолтер Харрисон, управляющий. — В особняке полно привидений. Пойди лучше набери воду.
— Дом проснулся, — прошептала Сильвия, — мне пора.
Она направилась к задней части сцены.
Любовь и разум в наше время редко ладят. Благодарение Господу.
Часть четвёртая
Сладчайшая пьеса
А главное, дорогие мои актёры, не ешьте ни луку, ни чесноку. Мы должны испускать сладостное благоуханье, и я не сомневаюсь, что зрители скажут: вот сладчайшая пьеса. Без всяких рассуждений! Марш вперёд без дальних слов!