Свечи стали для нас проблемой, пусть и не самой тяжёлой. В особняках и дворцах мы часто играли при свечах. Мы знали, что по ходу пьесы они оплывут, и понадобится делать в представлении перерывы для подрезания фитилей.
— Трёх антрактов достаточно, — сказал брат.
— Четырех, — немедленно возразил Уилл Кемп.
Вот если бы брат предложил четыре, он пожелал бы три.
— На время обрезки свечей понадобится музыка, — брат окликнул Фила, игнорируя Кемпа. — Три отрывка.
Фил кивнул. Он был мрачен — домашние музыканты, которым предстояло играть на свадебном празднестве, настаивали на репетициях в галерее менестрелей, а значит, нашим музыкантам приходилось ждать.
— Они вообще не музыканты, — ворчливо пожаловался мне Фил, — скорее, мучители струн. Господи! Ты только послушай!
— По-моему, звучит неплохо.
— Благодарение Богу за то, что ты в этой пьесе не поёшь. Я уже достаточно натерпелся.
В зале царил такой хаос, что за неделю до кражи Саймоном двух пьес мы пытались перенести репетиции в просторный подвал под старой часовней, но помещение оказалось влажным, а погода настолько холодной, что на древних каменных стенах образовался лёд. Стуча зубами и притопывая ногами, нам один раз с великим трудом удалось пройти первую половину пьесы, но подвал явно не годился, и стало ещё заметней, когда с приближением дня свадьбы слуги принесли ветчину, чтобы подвесить к потолку. Запах готовящейся еды проникал в особняке повсюду.
Бобби Гауф до сих пор не выучил роль Титании.
Костюмы эльфов были не закончены.
Уилл Кемп отказался играть.
День свадьбы приближался.
А у церкви Святого Бенета меня ждали близнецы.
— Разве тебе не нужно домой? — спросил меня брат.
Остальные актёры уже ушли. В дальнем конце зала работал единственный оставшийся плотник, а мой брат сидел за столом в центре, переворачивая страницы.
— А ты чем занят? — спросил я.
— Сокращаю пьесу по настоянию её милости. А разве тебе не нужно домой? — снова спросил он. По ледяному тону я понял, что благодарность за спасение его пьес уже испарилась.
— Я ухожу, — ответил я и, подхватив свой плащ и шляпу де Валля, пересёк сцену.
Приоткрыв дверь в буфетный коридор, я с шумом хлопнул ею, убеждая брата в своём уходе, после чего прополз под сценой. Я прокрался вперёд, в уголок, где Сильвия выложила гнездо из зелёной ткани, и уселся там. Одинокий плотник закончил свою работу и ушёл. Мой брат продолжал трудиться. Авансцену задрапировали тканью, и я видел, где материал отгибался. Камин освещал зал, мерцая аляповатыми тенями, одна за другой погасли свечи, все, кроме шести вокруг моего брата.
Я услышал, как открылась дверь зала, а затем прозвучали шаги. Мой брат поднял взгляд и встал.
— Садитесь, садитесь. — Это был лорд Хансдон, и он уселся напротив моего брата. — Никакого покоя в этом доме, — проворчал он.
— Ещё неделя, милорд, и всё будет позади.
Лорд Хансдон хмыкнул.
— У вас есть дочери, мистер Шекспир?
— Есть, милорд. Две.
— Две!
— Сюзанне двенадцать, а Джудит десять, милорд.
— Две! — повторил его милость. — А у меня восемь! Я всех уже выдал замуж, а теперь и внучки замуж выходят. — Он повернулся и крикнул в сторону двери: — Харрисон! Кто-нибудь! Кто-нибудь!
— Милорд?— отозвался слуга.
— Хересу нам, и два кубка! И побыстрее! — Он снова посмотрел на моего брата. — Две дочери, да? Хорошенькие?
— Думаю, да, милорд.
— Мне нравятся дочери! Они оживляют дом. — Его милость откинулся на спинку стула и потянулся. — Королева говорит, что придёт на свадьбу.
— Большая честь для нас, милорд.
— Боже правый! Честь? — рассмеялся лорд Хансдон. — Она терпеть не может мамашу жениха. Я надеялся, что это её остановит. Может, хоть погода подействует?
— Надеялись, милорд?
— Боже мой, дружище, развлекать её величество непросто! И она притащит с собой бог знает сколько придворных, которым понадобится вино, еда и лесть. Но если река замёрзнет...
— Тогда она сможет приехать в карете, — язвительно заметил брат.
— Она в Гринвиче. Нужно пересечь реку — сказал лорд Хансдон и замолчал, когда слуга принёс поднос с кувшином хереса и двумя кубками. Его милость отказался от помощи слуги и налил себе хересу. — Когда я смотрел в последний раз, вода под мостом не замёрзла. Скорее всего, она приедет. — Он подтолкнул кубок моему брату. — Она может не остаться на пир. Кто знает?
— Если она не останется, милорд, то пропустит пьесу.
— Моя жена говорит, что вы должны играть днём. Перед угощением.
— Правда, милорд?
— Она говорит, слишком много вина усыпит народ. А ей нравится ваша пьеса.
— Её милость отлично скрывает своё мнение, — сварливо заметил мой брат.
Лорд Хансдон рассмеялся.
— Она держит всех в строгости, да?
— Воистину, милорд.
— Теперь вы знаете, каково это.
— Слишком хорошо, милорд. У меня тоже есть жена.
— Здесь, в Лондоне?
Брат покачал головой.
— Она живёт в Стратфорде, — Он помолчал. — Так лучше.
— Только не думаю, что вы сильно скучаете.
— Не больше, чем ваша милость.
Лорд Хансдон засмеялся.
— Вы знали Эмилию?
— Я знаю её, милорд.
— Славная женщина, славная женщина! — задумчиво произнёс лорд Хансдон.
— А теперь ещё и замужняя.
— И в самом деле, — угрюмо пробормотал его милость, осушил кубок и налил ещё.
Я слушал как зачарованный. Очевидно, его милость хорошо относится к моему брату, а тот тоже чувствует себя вполне уютно в обществе его милости. Я не знал, хватило бы у меня смелости так непринуждённо разговаривать с великим лордом. А лорд Хансдон, ближайший родственник королевы, был поистине велик. Он откинулся на спинку стула и устремил взгляд вверх, на задрапированные дорогим атласом балки.
— Восемь дочерей! Восемь свадеб! Помоги нам Бог.
— Может быть, он обратит воду в вино?
Лорд Хансдон рассмеялся.
— Ходят слухи, что ваш клоун отказался выступать.
— Да, отказался, милорд, — мрачно сказал мой брат.
— Жаль! Энн говорит, он смешной. Очень смешной!
— Её милость права, он смешной, а ещё считает себя незаменимым.
— Незаменимых не бывает, — сказал лорд Хансдон, — кроме, пожалуй, Харрисона. А он вернётся?
Брат пожал плечами.
— Думаю, вернётся. Он и раньше, бывало, отказывался выступать. Утопит завтра свою гордость в кувшине эля и приползёт назад.
— Но завтра он вам нужен?
— Да, милорд.
— Хотите, я пошлю за ним Райкера?
Мой брат помолчал, приятно удивлённый. Райкер был доверенным лицом лорда Хансдона, главой охраны в доме.
— Вы и правда хотите это сделать, милорд?
Лорд Хансдон ухмыльнулся.
— С удовольствием, мистер Шекспир. Давайте-ка напомним вашему парню, что он один из моих людей. А Райкер способен напугать хоть самого чёрта. Я его сам боюсь. Где он живёт?
— Под вывеской «Феникс» на Ломбард-стрит.
— Отличная таверна! Райкер зайдёт туда завтра утром, и смею сказать, после этого парнишка явится сюда как миленький.— Его милость отодвинул кувшин. — Мне пора ужинать. С нетерпением жду вашей пьесы, мистер Шекспир.
Лорд Хансдон поднялся, и мой брат тоже встал.
— Ваша милость чрезвычайно добры, — церемонно произнёс он.
— Потому что я стар. Когда стареешь, быть добрым становится проще.
После ухода его милости брат надолго не задержался. Он сделал пометки на бумаге, сунул рукопись в большой сундук, запер его и положил ключ на высокую каминную доску. Потом надел плащ и шляпу, и я услышал топот его шагов по сцене надо мной. Дверь открылась и закрылась, и осталось лишь слабое потрескивание огня. Иногда откуда-то из глубины особняка слышалась музыка, и пару раз слышались шаги в буфетном коридоре. Когда огонь потух, в зал начал просачиваться холод. Текли часы, лишь церковные колокола отбивали время в наползающей темноте. В тишине я отодвинул ткань, закрывающую авансцену, и незаметно на цыпочках подкрался к столу. Я достал из мешка кувшин и принёс его в своё убежище, где обмотался в запасную зелёную ткань. Когда-то я бы спрятал серебряный кувшин и продал его, но это время прошло. «Сильвия, — подумал я, — Сильвия».