Колокол церкви Святого Леонарда пробил третий час пополудни.
— Я ранен! — прокричал я. — Чума на оба ваши дома!
Я покачнулся, левой рукой схватившись за рану, нажал на свиной мочевой пузырь и выдавил овечью кровь. Театр затих, слышно было только шарканье моих ботинок по сцене.
— Друг, ободрись, — сказал мне Ромео. — Ведь рана не опасна!
— Да, она не так глубока, как колодезь, и не так широка, как церковные ворота. Но и этого хватит: она своё дело сделает. Приходи завтра, и ты найдёшь меня спокойным человеком. Из этого мира я получил отставку, ручаюсь. Чума на оба ваши дома! Чёрт возьми! Собака, крыса, мышь, кошка исцарапала человека насмерть! Хвастун, мерзавец, негодяй, который дерётся по правилам арифметики! Какого дьявола ты сунулся между нами? Он меня ранил из-под твоей руки!
И я медленно умираю, а поскольку всегда трудно удалить труп с освещённой солнцем сцены, я ковыляю, чтобы умереть в другом месте.
— Бенволио, сведи меня ты в дом, куда-нибудь, — молил я своего брата, — иль я лишусь сознанья. Чума, чума на оба ваши дома! Я из-за них пойду червям на пищу.
Итак, я обнимаю брата за плечи, а он обнимает меня за пояс, и, покачиваясь, я удаляюсь в артистическую, где меня ждёт жена. Сильвия теперь работает в театре, и мы живём в когда-то принадлежавших отцу Лоуренсу комнатах. Сам же он «пошёл на корм червям», хотя до своей кончины одним апрельским вечером успел нас благословить.
Кристофера де Валля я больше не видел. Ходят слухи, что он уехал в дом своего хозяина в Беркшире, где стал дворецким, а его хозяина, графа Лечлейда, стоявшего за всей этой историей, отослали со двора.
Поросенок Джордж Прайс уехал из Лондона неведомо куда, а с ним его племянники. Персиванты всё ещё разъезжают по городу, но никогда не появляются поблизости.
Фрэнсис Лэнгли нашёл пьесы, а «Лебедь» — публику. Я видел, как он рука об руку прогуливался с моим братом по Банксайду, они были погружены в беседу. Они примирились.
Сэру Годфри, как приходскому священнику Блэкфрайерса, пришлось огласить наше с Сильвией бракосочетание, но поженил нас преподобный Венейблс в часовне его милости. Чуть позже преподобный отвёл меня в сторонку и сказал, что борода не сильно меня испортила. Сэр Годфри всё ещё предоставляет собак и медведя Вашингтона театру «Занавес», а иногда и театру «Лебедь», но ходят слухи, что он скоро покинет Лондон и откроет школу для мальчиков где-то в западных графствах.
Саймона Уиллоби, с покрытыми глубокими шрамами лицом и ослепшего на правый глаз, в последний раз видели просящим милостыню у креста Святого Павла. Он утверждал, что был солдатом и получил ранение, сражаясь с испанцами в Нидерландах, и хорошо играл роль.
Её величество потребовала, чтобы мы сыграли «Ромео и Джульетту» в её дворце в Ричмонде. Скоро мы так и сделаем. Мы пользуемся высоким покровительством лорда Хансдона, и ещё большим — его жены.
Мой брат живёт с женщиной по имени Анна. Она общительная, симпатичная, много смеётся и замужем за другим человеком. Мы с ним помирились, возможно потому, что ему нравится Сильвия. Он сдержал обещание и дал мне роль Меркуцио, и после премьеры обнял меня.
— Ты отлично сыграл, брат, — вот и всё, что он сказал.
Теперь он помог мне сойти со сцены.
— Ну что за беспорядок! — сказала Сильвия, оттирая щёткой овечью кровь, окрасившую белый камзол. — Она не отмоется!
Я закрыл ей рот поцелуем.
Мы лицедеи лорда-камергера. Мы рассказываем истории. Мы творим магию на сцене. Мы превращаем сны в реальность. Мы — актёры.
Историческая справка
В последние годы шестнадцатого столетия произошло выдающееся событие — зародился профессиональный театр. Конечно, и раньше существовали пьесы и актёры, но у этих трупп не было постоянного дома. Они гастролировали по Англии и Европе, выступая в больших домах, на постоялых дворах и в залах для собраний, но в 70-х годах шестнадцатого века в Лондоне впервые построили постоянные театры. Джеймс Бёрбедж, начавший свою карьеру как плотник, а затем стал актёром, построил один из первых театров в Шордиче, рядом с Финсбери-филдс. К 1595 году, когда происходит действие романа, рядом располагался «Занавес», за рекой, в Банксайде, завлекала публику «Роза» и строился «Лебедь». Со временем их будет гораздо больше, самый знаменитый, «Глобус», построили лишь к 1599 году.
Бёрбедж назвал свой новый дом для представлений «Театром», позаимствовав слово из классического греческого, и теперь это название охватывает огромную и волнующую профессию по всему миру. Тем не менее, в 1574 году, когда Бёрбедж арендовал землю и построил театр, он принял на себя значительный финансовый риск. Не все театры процветали. «Красный лев» потерпел неудачу, а «Занавес» разорился в тяжёлые времена, но «Театр» и «Роза» оказались прибыльными.
Они также изменили характер профессиональных трупп. Раньше, когда группы актёров гастролировали по Британии, они могли давать одну и ту же пьесу в разных городах, точно зная, что публика в Уорике не будет той же, что и видевшая пьесу на два-три дня раньше в Кенилворте. Они могли существовать, имея в репертуаре очень мало пьес, но как только театр стал постоянным, они играли для одной и той же публики неделю за неделей. И эта публика хотела чего-то нового, поэтому появился профессиональный драматург.
Из дневника Филипа Хенслоу мы знаем, что «Роза» представляла около тридцати пьес в год, и «Театр» стремился, испытывая такое же давление, играть новый и свежий материал. В 1595 году в Лондоне насчитывалось около двухсот тысяч жителей, это был самый крупный город в Британии.
Многонаселённый город обеспечивал постоянные театры постоянной публикой. И эти театры были большими. «Роза» и «Театр» вмещали около двух тысяч человек каждый, а новый «Лебедь» играл представления для аудитории в три тысячи человек. Эти цифры сравнимы с крупнейшими современными театрами Лондона и Нью-Йорка! Каждый день значительное число лондонцев ходило в театр, и этим зрителям постоянно требовались новые пьесы. Большая их часть, несомненно, никуда не годилась, но в те самые первые годы появилась удивительно талантливая группа писателей, в числе которых Бен Джонсон, Кристофер Марлоу, Томас Кид и Уильям Шекспир.
Не столь уж странно предположить, что никто из этих драматургов не заработал славы, и мало какие (если вообще такие были) из их пьес стоило сочинять, не говоря уже о том, чтобы играть их, если бы не отчаянная нужда постоянных театров в новых пьесах. Кирпичи и раствор, точнее, древесина и штукатурка стали необходимыми катализаторами для зарождения одного из величайших достижений цивилизации — пьес Шекспира.
Однако, несмотря на успех, действующие труппы были уязвимы. Их ненавидели появляющиеся пуритане, и, как известно, управляемый пуританами Лондон. Поэтому все театры были построены за пределами города. Новые театры были популярны, привлекая восторженную публику, что только усилило попытки пуритан их закрыть. Театры спасло покровительство королевы Елизаветы и дворянства. Самый ревностный пуританин был беспомощен, когда пьесы и актёров одобряла сама королева. Когда в 1603 году Яков VI Шотландский стал королем Англии, королевская поддержка стала ещё более явной, и «слуги лорда-камергера» стали «слугами короля». Мир должен благодарить монархию Англии и аристократию, потому что без них театр мог бы задохнуться при рождении, и у нас не было бы Шекспира.
Но существовавшим в то время театрам мальчиков по причуде закона разрешалось выступать в Лондоне. Одна такая школа располагалась в Блэкфрайерсе, хотя в 1595 году она не действовала. Мальчики исполняли пьесы для взрослых и, выступая в помещении, не зависели от погоды. В 1596 году Джеймс Бёрбедж, осознающий достоинства театра под крышей, купил помещение в Блэкфрайерсе, которое после многих правовых споров стало игровым пространством для труппы.
Этот зал, или, скорее, большие залы судебных иннов, где впервые были исполнены многие пьесы Шекспира, является истинным предком большинства современных театров. «Глобус» справедливо знаменит, хотя следует помнить, что многие из лучших пьес Шекспира впервые были поставлены в «Театре», но Блэкфрайерс, «закрытый театр», изменил профессию. В театре под открытым небом вроде «Глобуса» актёры выступали при естественном свете, а поскольку сцена вдавалась во двор, зрители сидели вокруг неё.