Габриэль выглядел растерянным всего долю секунды, но альфару и этого хватило, чтобы подробно рассмотреть такого непривычного друга. Белая майка свободно болталась на подтянутом торсе дракона, она была небрежно выпачкана в красках, будто у художника не нашлось под рукой иной тряпки нежели собственная одежда; бежевые брюки мешковато сидели на бедрах, явно превышая на размер нужный парню объем, ткань на коленках вытянулась и протерлась. Никогда еще Тер не видел этого щеголеватого белобрысого таким неряшливым и безразличным к собственному внешнему виду. Распущенные длинные платиновые волосы были давно не мыты и не чесаны, свисали сальными прядями на лоб и плечи. В глазах поселился пугающий злой блеск, испепеляющий, казалось, не только все видимое вокруг, но и саму душу Габа. На кривящихся губах ледяного дракона появилась робкая, неуверенная улыбка, плечи его опустились, и он с возгласом: "Вуди!" подскочил к альфару, заключив в крепкие объятия.
Опять Теру оказалось нечем дышать, и ему явно послышался хруст ребер. Это порядком разозлило, и он с силой оттолкнул от себя друга.
– Да что с тобой? Решил меня прикончить?
Габриэль усилено замотал головой, приведя волосы в еще больший беспорядок, а на лице его расползлась глупая улыбка. Сев на корточки напротив Теркая, он беззвучно умильно наблюдал за кряхтящим альфаром, который сначала с ворчанием ощупал свои ребра, потом смачно прокашлялся и попытался встать.
– Ты такой забавный! – подав ему руку, произнес Габ.
– Конечно, прямо такой же забавный, как полудохлая рыба. Но я хоть говорить умею, – съерничал Тер.
– Ты б спасибо сказал, что я вовремя остановился, а то постигла бы тебя участь всех предыдущих Теров, – нехорошо оскалился ледяной дракон.
– Это какая же? – подозрительно прищурился альфар. – Хотя нет, не говори! Я не хочу этого знать! Твое больное воображение нанесет мне непоправимую морально-психологическую травму. Замучаюсь лечиться.
– Вуди… – внезапно выдохнул Габриэль, делая шаг навстречу, – ты не представляешь насколько я рад тебя видеть! Хотя надо признаться, ждал тебя намного раньше. Не разочаровывай меня больше так!
Теркай чуть скривился, признавая заслуженность упрека друга, но слышать такое все равно было очень неприятно. Не привык он перед кем-либо отчитываться. Чтобы сменить тему и не смотреть в эти дикие сиреневые глаза, ученый начал осматриваться, ведь события после появления его в этом месте не способствовало спокойному созерцанию окружающей обстановки. А ведь он для этого и пришел сюда! Возбужденное предвкушение от новых знаний и впечатлений вспыхнули ярким, горячим комком в груди, рождая тысячу разных мыслей и вопросов, заставляя моментально анализировать все вокруг.
Они находились в странном помещении, покрытом толстым слоем почти синего льда, который мерцал и отражал все с неимоверными искажениями. Тер присмотрелся и с удивлением узнал в окружающей почти мертвой обстановке квартиру Габа на Интроне. Что же произошло? И где он очутился? Мебель полностью замороженная, будто сверху облитая не один раз тоннами воды, являла собой карикатуру на произведения искусства изо льда, когда выдающиеся резчики создают на зимних празднествах восхитительные замки. Альфар нервно дернулся, неосознанно пытаясь отстраниться от всепроникающего мороза, опасаясь остаться одной из вечных статуй. Выводы он сделал неутешительные: все это было порождено силой ледяного дракона. Каждая песчинка в пространстве несла на себе эманации его энергий. А Габриэль стоял посреди этой промерзлой комнаты, такой же надменный и холодный, как все вокруг. Только на дне взгляда, устремленного на друга, начала зарождаться искорка тепла.
– Габриэль, что ты сделал? – с тихим ужасом спросил Тер.
– Тебе нравится мое убежище? – будто не услышав, развел руки в стороны Габ. – Правда, я тут теперь немного в ловушке, но я работаю над этим. Мило здесь, что скажешь?
– Мило? Да тут жутко! – взъярился альфар. В нем медленно поднималась и ширилась злость и отчаяние. Неужели Габ мог уничтожить, ввергнуть в ледниковый период этот мир? И что же тогда должно было сподвигнуть дракона на такое? Чувство стыда вдруг укололо Теркая и уняло все негодование. Он едва слышно произнес: – Нельзя было отпускать тебя одного!