От произнесенных полушепотом фраз крохотный ком в горле стремительно разрастается в размерах и мешает нормально дышать. Слезы выступают на ресницах, а чувство благодарности вытесняет и мгновенно поблекшие обиды, и выцветшее недопонимание.
– Не нужно ничего отменять, мама. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И я даже готова назвать Сергея Федоровича «папой». Наверное. Когда-нибудь.
Улыбаюсь широко и стараюсь вложить в эти слова всю свою искренность, чтобы мама ни в чем не сомневалась. Чтобы выбрала себе в каталоге самое замечательное элегантное платье или стильный брючный костюм, подчеркивающий достоинства ее изящной фигуры. Чтобы сделала прическу у лучшего стилиста, нанесла едва заметный естественный макияж и светилась ярче тысячи лампочек, освещая все вокруг.
И не допускала даже мысли, что дочь за нее не рада.
– Такая ты у меня взрослая стала, Саша.
Растрогавшись, всхлипывает мама и утыкается острым треугольным подбородком мне прямо в макушку. Водит ладонями по спине и бормочет что-то про то, что я самое дорогое, что у нее есть. А потом мы засыпаем, крепко обнявшись. Запутываемся в простынях. И видим разноцветные радужные сны, с которыми под утро жаль расставаться.
– Вставай, соня. Опоздаешь.
Сладко потягивается в моей постели мама, пока я с титаническими усилиями разлепляю веки и душераздирающе зеваю. Ухмыляется уголком губ и совершенно не по-родственному спихивает меня с кровати прямо на пушистый ковер с абстрактным узором.
– Эй, это не честно!
Звонко пищу я снизу и получаю бескомпромиссное «это мне никуда не надо, а у тебя первая пара». Поэтому, проглотив охватившее меня недовольство, я неуклюже поднимаюсь, медленно стряхиваю с себя остатки липкой приятной дремоты и, прихватив огромное розовое полотенце, шлепаю в конец коридора.
Глянув на экран мобильника в левой руке, я торопливо ступаю по теплому ламинату, взъерошиваю волосы, стараясь не зацикливаться на неприятностях, с которыми мне обязательно предстоит столкнуться в универе, и на всех парах влетаю в не слишком вместительную ванную комнату. Не сразу соображая, что душ занят.
Пару секунд я ошалело смотрю на капельки на запотевшем стекле, лихорадочно сглатываю и собираюсь тихо испариться, как будто моей ноги здесь не было. Только не успеваю ретироваться прежде, чем откроется злополучная пластиковая дверь, которую мне хочется проклянуть.
– Упс.
Сиплю сдавленно и не могу даже пошевелиться в то время, как Зимин-младший вальяжно переступает через невысокий бортик и останавливается напротив меня, изображая статую Аполлона Бельведерского. По крайней мере, одежды на Моте не больше.
И я, словно его оголтелая фанатка, прикипаю жадным взглядом к рельефным плечам. Как в первый раз, рассматриваю перекатывающиеся под кожей мышцы. Мысленно стираю лишнюю влагу с сильных жилистых рук и так же мысленно очерчиваю кубики офигенного пресса. А потом опускаю глаза ниже и слишком уж поспешно кидаю в сводного брата полотенцем, пряча в ладонях лицо.
– Прикройся!
Рублю опустившуюся на нас вязкую тишину своим придушенным криком, а пальцы сами разъезжаются и образуют просвет, отчего краска приливает к щекам, превращая меня в переспелый помидор.
Ты – жалкая лгунья, Александра Баринова.
– Дверь закрывать не пробовал?
Прокашлявшись и дождавшись, пока Матвей обмотается розовой тряпкой, нападаю на него и запоздало осознаю, что сама частенько забываю запереться. Много лет прожив у мамы под боком, я никогда не отгораживалась от нее замками.
– Я не собираюсь менять собственные привычки из-за тебя или твоей матери, Саша. И, чем раньше вы это поймете и свалите отсюда, тем будет лучше.
Снова гнет выбранную линию поведения Мот, не собираясь снижать градус ненависти, и шагает босыми ступнями по теплому кафелю. Нависает надо мной, заполняя легкие запахом мужского геля для душа, и топит в чернильно-черном море. Потому что его зрачок стремительно сливается с радужкой.
– Это – мой дом. И я буду делать здесь все, что мне заблагорассудится. Захочу голым ходить – буду голым ходить. Захочу вломиться к тебе в комнату – вломлюсь. Захочу вещи твои из окна выкинуть – выкину. Уяснила?
Его низкий с хрипотцой голос опасно вибрирует, пальцы сжимаются в кулаки, и мне бы робко потупиться и отступить без боя. Но что-то снова щелкает в моем затуманенном мозгу, и я подаюсь вперед, едва не уткнувшись Матвею в грудь.
– По-моему, это тебе пора уяснить то, что свадьба состоится через две недели, независимо от твоих желаний.