Она смотрела в его глаза, и казалось, что эти чёрные зрачки и правда занимают собой все пространство. Стало зябко и тоскливо. Хотелось оказаться в его объятиях и не слышать всех этих слов.
Но Гермиона сильная, всегда себя таковой считала.
— Ты меня не переубедишь, Драко. — прошептала она, чувствуя, как они все дальше и дальше отстраняются друг от друга, — и мне все равно, что говоришь ты. Тьма внутри тебя или это такой изощренный формы свет, но я не понимаю, почему ты упорно отталкиваешь меня. Даже сейчас ты это делаешь, говоря все это.
— И опять это доказывает то, что ты меня совсем не знаешь, хотя я думал, что все совсем по-другому. Я не любитель делиться своими переживаниями и страхами с чужими людьми.
— Но с Блейзом же ты говоришь об этом.
Гермиона знала, что он многое рассказывает Забини. Она это видела.
— Я знаю, что он предан мне. Он успел доказать мне это, а потому я доверю ему все, что угодно.
Казалось Гермионе или нет, но она падала, даже сидя на стуле. Перед ее глазами будто вселенную на части разрывало.
— То есть я… ты и правда считаешь меня не достойной твоего доверия?
Драко молчал, сверля ее взглядом, а Грейнджер казалось, что она уменьшается до размеров атома. Глаза начало жечь, а воздух застрял в горле. Сердце старалось вылететь из грудной клетки, чтобы улететь подальше отсюда, от того, кто ранил его так сильно и так глубоко.
«Нам надо расстаться» — неожиданная мысль пронеслась в сознании, отдавая привкусом горькой правды.
Расстаться. Им надо расстаться. О каких отношениях может идти речь, если он ей не доверяет и не собирается? Она уже столько всего сделала, а он не видит в ней преданности.
«Может позже. После всего этого они смогут ещё раз попробовать?»
Гермиона поняла, что это тупик. Просто край. И сейчас ее ход на этой шахматной доске под названием «жизнь и отношения».
— Тогда… я полагаю нам следует взять перерыв в отношениях или же совсем расстаться.
— Согласен, — хрипло ответил Малфой, без промедлений.
Гермиона знала, что это больно.
Но не настолько
Она знала, что это разрывает сердце на миллиарды маленьких красных осколков, которые врезаются в ребра.
Но не думала, что настолько.
Руки затряслись мелкой дрожью, глаза защипало, и пришлось закусить губу, чтобы не расклеиться прямо здесь и не броситься в объятия такого любимого, но сейчас такого далекого и холодного человека.
Она начала судорожно закрывать книги, складывать письменные принадлежности, чувствуя его взгляд на себе. Хотелось поднять голову, отлепить глаза от учебников, что уже размывались перед взором и закричать. Как последняя долбанутая истеричка, так чтобы миссис Пинс прибежала на крики.
Она не понимала, почему он смотрит и не отрывается. Почему уже сам не ушёл. Почему он сидит здесь. Наслаждается ее болью?
То, что она чувствовала до этого, было не таким острым. То, что она ощутила сейчас, было в разы больнее. Ее будто ударили в солнечное сплетение и пришлось согнуться, чтобы постараться сбавить обороты безумной боли. Надо было встать, но это было тяжело.
Гермиона знала, что выглядит жалко, но ей было все равно. Она знала, что сейчас расплачется за первым же стеллажом, что отделит ее от его взгляда, но ей было все равно. Она видимо была мазохисткой высшего разряда раз собиралась кое-что сказать.
— Надо найти книги. Я пойду в ту сторону, а ты поищи здесь.
Кое-как на рваном выдохе сказала Гермиона и на трясущихся ногах двинулась к противоположной секции.
Все вокруг размывалось соленой пеленой ещё не пролитых слез, а дыхание было готово сорваться на истеричные всхлипывание. Теперь Гермиона Грейнджер знала, как ее можно сломить. До конца, чтобы не осталось почти ничего.
Он больше не был ее. А она больше не была его.
Они были по отдельности.
И это приносило боль. Такую невыносимую, сумашедшую. Хотелось выть и скрести ногтями по полу.
Гермиона, ссутулившись, промчалась в одном направлении, оставляя Драко в одиночестве, а в противоположную от них сторону юркнули двое и скрылись за другими стеллажами, направляясь на выход из библиотеки.
— Я не думал, что на самом деле - это так легко, — воодушевленно пробормотал Уэйн, обнимая Пэнси за талию, — всего лишь одну мысль подкинуть в конце их разговора Грейнджер и все. Задание выполнено. Если бы не я. Она бы никогда не подумала о расставании. — он хмыкнул, — они такие жалкие.
***
— Гермиона, эй! Пора вставать!
Гарри легонько толкал подругу, пытаясь разбудить от беспокойного сна. Гермиона неохотно разлепила до сих пор красные от пролитых слез веки и поморщилась.
— Уже пора на завтрак? — сипло спросила она, медленно садясь на кровати и оглядываясь.
Рон сидел на соседней постели, внимательно разглядывая Гермиону, будто она собиралась кинуться прямо сейчас из окна, а Гарри неловко мялся, стоя рядом.
— Да, Джинни только что зашла в ванную, а все остальные из комнаты уже ушли.
Гермиона кивнула и скинула с себя одеяло.
Вчера вечером она не могла вернуться в Башню Старост. Гриффиндорка понимала, что просто не сможет оказаться в своей холодной спальне, которая находится через ванную от него. Она не сможет лечь в пустую постель и не чувствовать себя жалкой. Все внутри разрывалось с громкими взрывами, будто от авады, а рыдания исходили откуда изнутри, пытаясь полностью поглотить все сознание Гермионы.
Она не знала, как дошла. Как вообще перемещалась по замку и встретила ли кого.
Гостиная Гриффиндора встретила ее родным, уютным жаром камина и бордово-золотыми тонами, смехом учеников и летающими под потолками бумажными самолететиками. Она просто механически шла туда, где знала, что ее всегда примут, успокоят и поймут. Туда, где ее поддержат в любой ситуации.
Она помнила, как распахнула дверь и ввалилась в комнату мальчишек, смотря сквозь пелену слез на всех присутствующих. И тут громкие надрывные рыдания будто решили до конца уничтожить ее. Ноги подкосились, и она упала на пол, кусая до крови губы.
В комнате были Гарри, Рон, Джинни, Невилл и Дин. Она помнила, что Гарри среагировал быстрее всех, и его объятия приняли ее, как родную сестру. Она помнила, что много рыдала и мало говорила. Под конец она начала икать от большой перегруженности организма, а слезы так и не прекращали течь.
Но все сидели рядом с ней на одной кровати. Она переходила из одних дружеских, таких родных и уютных, объятий в другие. Слушала спокойные голоса, что пытались настроить ее на нужный лад и пыталась внимать им. Вроде бы позже пришёл Симус и тоже плюхнулся со всеми на кровать, которая удивительно как не треснула от стольких человек, и одаривая Гермиону робкой улыбкой, сказал, что знает как развеселить ее.
И как всегда новым ничего не предвещающим беды заклинанием взорвал что-то в своём сундуке. Гермиона хохотала со всеми и плакала, понимая что она не может прекратить этот поток слез.
Потому что насколько ей было больно от разрыва с любимым человеком, настолько же ей было уютно в компании родных друзей.
В Большой Зал Гермиона входила не охотно. Чувствуя, как Гарри и Джинни идут по бокам от неё, сканируя взглядом на любой признак истерики, а Рон завершает шевствование, подозрительно разглядывая окружающих. Было более спокойно, но сердце так и рвалось устроить себе очередную бомбежку разрывающими заклятиями. Хотелось посмотреть за стол Слизерина, хотелось увидеть его.
Может понял, что ему тоже плохо? Может это заставит его передумать?
Но она не смогла посмотреть. Гарри загораживал собой весь обзор.
Есть не хотелось, но Джинни, сейчас так напоминающая свою мать, клала ей в тарелку всего, до чего могла дотянуться. Грейнджер лишь ковырялась в своей тарелке, сидя спиной к слизеринскому столу.
Было настолько плохо, что хотелось только блевать от сидящих внутри чувств, но никак не кушать. Спасли ее от излишней заботы подруги совы, что принесли почту. Гарри положил монету в маленький кожаный мешочек, привязанный к птичьей лапке, и забрал у неё газету.