Ее тело среагировала мгновенно, будто без осознанных мыслей Гермионы связалось с ее чувствами и решило действовать не смотря ни на что. Грейнджер ещё помнила боль, эту мучительную, острую и отрезвляющую, и вот опять будто смеясь над своими словами, что она не мазохистка, прыгнула вверх, закрывая собой его.
Этого, сука, прекрасного и неповторимого Драко Малфоя.
— Круцио!
— Не-ет, — крикнула Грейнджер, подставляясь под одно из непростительных с четкой уверенностью, что так и надо. Ей необходимо это сделать.
То ли это дурацкая гриффиндорская привычка спасать всех и вся, то ли она его слишком любит, чтобы дать причинить боль.
— Ты не сможешь прыгнуть под все мои заклятия, Гермиона. Ты не сможешь защитить их всех.
Женский голос было еле слышно сквозь звон в ушах. Слезы все же выступили, начиная жечь глаза, а на языке чувствовался металический привкус крови, которая сочилась из прокушенной губы. Казалось, что в этот раз боль была сильнее, чем прежде, будто она приложила больше усилий для этого.
— Я все… смогу, — выговорила Гермиона, не понятно кого убеждая больше, себя, Амабеллу или слизеринцев.
Грейнджер чувствовала спиной холодный паркет и полную обессиленность организма.
— Ты живешь глупыми сказками, Гермиона. Как бы ни было печально, но придётся мне показать тебе, что побеждает тот, кто сильнее и у кого выгоднее положение. Круцио!
Очередная вспышка боли. Позвоночник выгнулся до максимума, а ногти впились в ладони со всей силы. Казалось, что ее сейчас разорвёт на куски мяса. И никто больше никогда не соберёт воедино.
… Драко опять дернулся. С очередным оглушающим криком Гермионы, который будто ранил его, заставляя кровоточить сердце. Он не знал до этого момента, что человек может испытывать столько чувств одновременно. Страх за родителей и друзей, желание содрать с себя эти веревки и предпринять хоть что-нибудь и граничащая с безумием любовь к этой глупой гриффиндорке, которая кидается под Круцио так, будто это очередное развлечение от братьев Уизли.
Все внутри смешалось в один большой комок переживаний. Но главное, что сейчас хотелось сделать — это впиться в глотку суке-Амабелле. Свернуть проклятую шею и смотреть, как в ее глазах тает жизнь. Мало того, что она пытала его родителей, связала их самих и собралась пытать. Она причиняла боль его Гермионе. Его и ничьей больше просто потому, что может быть только так и никак иначе. А он не собирается оставлять в покое тех, кто заставил испытать ее боль.
— Мисс Блэк, я привел пленников, — послышался голос.
В залу вошёл высокий, крупный мужчина. Издалека было плохо видно, но Малфой мог поставить сотню галеонов на то что он тоже находился под Империо, потому что это был Джейкоб Булстроуд собственной персоной. Немного бледный и знатно похудевший, но, сука, живой!
Блэк повернулась к нему и все так же дико улыбнулась.
— Замечательно, Джейкоб. Постой пока здесь, последи за ними.
Амабелла пошла по направлению к двери. А Малфой понял, что это и есть его шанс. Почти провальный и дурацкий, может, и не удачный вовсе, но после безумных прыжков Гермионы под Круцио Драко понял, что нет плохих действий, хуже только бездействие.
Видеть, как ее скручивает на полу от боли, и быть не в состоянии защитить, чувствовать тепло от того, как самоотверженно она защищает его друзей и его самого, но понимать, что он сейчас полнейшее ничтожество. Ее крики разрывали ему сердце, ее страдания были его страданиями. Они будто делили все на двоих. Сейчас и всегда.
Но сейчас было главное воспользоваться шансом и попытаться спасти всех так же, как пыталась это сделать Гермиона.
Драко сосредоточился. Так, как когда-то его учила мать, ведь всех чистокровных учат азам безпалочковой магии. Представил магию внутри себя, как нечто осязаемое, живое. Дышащее и теплое. Искрящееся, чувствующее.
Блэк вышла за дверь, а Булстроуд упёрся стеклянным взглядом вперёд, будто сканируя пространство.
Малфой прикрыл глаза, стараясь абстрагироваться. Не замечать Гермионы, ещё не пришедшей в себя после Круцио, начинающих дёргаться друзей вокруг. Если он даст волю своим чувствам, то ничего не получится.
Он глубоко вдохнул и… резко выдохнул, раскрывая глаза и стараясь вытолкнуть магию из себя. Сделать ее активной, живой, почти осязаемой.
Но
Конечно, с первого раза не получилось.
Драко попробовал опять, и ничего. Он сцепил зубы, смотря прямо перед собой. Прямо на Булстроуда у двери. Малфой знал, что у него должна быть его палочка. По-любому должна. Как бы иначе он привёл пленников? А потому ее надо было заполучить. Конечно, можно было бы притянуть к себе палочку Гермионы, но, если у них получится выбраться, то палочек для сражения понадобится больше.
А потому Малфой раз за разом пытался сделать все так, как учила его Нарцисса. Представить эту магию внутри — светлую, прекрасную и яркую… хотя на самом деле Драко ощущал лишь серость и грязь. Будто внутри него плескалась ртуть, а не нечто прекрасное, как рассказывала ему мать.
— Драко, — услышал Малфой слабый голос.
Гермиона повернула к нему голову, стараясь шевелиться. Ее лицо было искажено му́кой и бессилием, а в глазах стояли напряжение и страх, и ему так хотелось успокоить ее. Сказать, что все будет хорошо, что они смогут со всем справиться, а ещё лучше — своими действиями дать ей это понять. И он знал, что она это видит. Что она это чувствует, и это так бесило.
Выводило из себя. Заставляло ненавидеть себя все больше с каждой секундой. Он всю жизнь хвалился, что его самая чистая кровь даёт ему столько возможностей. А на деле? Он даже в экстренной ситуации не может воспользоваться беспалочковой магией!
— Я… тебя люблю.
Шепчет она, а ощущение, будто у Драко барабанные перепонки взрываются. Все внутри накреняется и падает все ниже и ниже, разбиваясь о скалы самоконтроля. Ему было необходимо жизненно важно разодрать веревки, обнять ее и шептать эти дурацкие три слова на ухо, лишь бы она знала, что он с ней. Как бы ебануто не было, но навсегда.
Желание выпутаться из верёвок было таким сильным, ослепляющим так же, как ее слова, ответ на которые она просто должна была увидеть в его глазах. Но неожиданно путы ослабли и начали съезжать по его телу. Легко и просто, будто их ничто не держало. Рот оказался открытым, но Драко не смел шевельнуться.
— Я тебя люблю, Гермиона Грейнджер, — в ответ тихо, почти не слышно, но уверенно и бесконечно искренне.
Сердце подпрыгнуло от сказанных слов, а все внутри потеплело, и «Акцио палочка Булстроуда», произнесенное про себя, получило эффект. Волшебная палочка из кармана Джейкоба пролетела через всю Залу прямо в ладонь Драко.
И Малфой понял, что его магия похожа на Гермиону. Такая же импульсивная, нежная и ослепительно прекрасная.
— Что… — выговорил Джейкоб.
— Остолбеней! — сказал Малфой, и Булстроуда сбило волной заклинания, заставляя его отлететь в стену и бездвижимой грудой упасть на пол. — Акцио палочка Гермионы, — произнес Драко, понимая, что через несколько секунд зайдёт Амабелла.
Волшебная палочка гриффиндорки оказалась в его руках как раз тогда, как сама Грейнджер, обессиленная, пыталась подняться с пола. Драко тут же сделал шаг к ней, обнимая за талию и ставя на ноги. У самого от долгого сидения на коленях все свело, но это было ничем по сравнению с надеждой и воодушевлением.
Он впихнул волшебную палочку ей в ладонь и посмотрел в глаза, ловя эти карие вплески радужки ближе и осмысленнее.
— Ты глупая.
— Я знаю.
Поток тепла от ее тела и от слов заставил почувствовать себя влюбленным кретином, но было не время.
— Развяжи их, — сказала Гермиона.
Драко отступил от неё и повернулся к друзьям, только собираясь взмахнуть палочкой, как…
— Пэнси!
Через портал прямо-таки влетел Хопкинс в рваной рубашке и пыльных брюках, с яростным мечущимся взглядом и сбитыми на один бок волосами.