— Что с ними стало, знаете?
— Нет.
Поворачиваюсь к молодому.
— И с тобой тоже другие заложники были?
— Я их десятки видел.
— Тоже про них ничего не знаешь?
— Двоих при мне убили.
— За что?
— Просто так. А одному голову живьем отпилили, за то, что бежать пытался.
Он помолчал. Я не мешал.
— И еще одного. В дороге. Когда перегоняли. Он идти не мог. Пожилой был. Фотокорреспондент. Еще в ту войну в командировку приехал.
У меня по спине мурашки побежали.
— Его фамилия была…?
— Да…
Я был потрясен. О его судьбе никто ничего не знал. Помолчали.
— Ребят, у меня к вам обоим вопрос: как вы здесь-то оказались?
Старший:
— Меня выдернули из ямы и привезли в Грозный, работать. Там было много таких, как я. Укрепления строили. Видимо, решили, что выкупа не дождутся. Это я потом понял. Они говорили, что война начнется. Потом сюда перегнали.
— А ты? — младшему.
— Примерно та же история. А здесь, когда вы окружать стали, это я по их разговорам понял, я уже начал по-чеченски немного понимать, у них тут суета началась. Они стали уходить. Про нас чуть не забыли. Потом вспомнили все-таки. Сегодня последние уходили. И нас повели. А как вертолеты начали над городом кружить, они совсем голову потеряли. Мы рванули в сторону. А им не до нас было. И тут вы появились.
— Понятно. Ребята, мы должны будем вас в штаб сдать, вы не пугайтесь, все нормально будет, они вас в Москву отправят. А там — одного в посольство, другого — домой. Ты вот что, земляк, телефон мне свой дай. Я же тоже из Москвы.
Он продиктовал. Первые три цифры совпадали с номером моих родителей.
— Так… ты… по какому адресу живешь?
Он назвал адрес. Это была улица моего детства.
Все. Грозный блокирован. Никаких переговоров. Будет штурм. Этого никто не скрывал.
Внутри — тысячи боевиков. Мощная система обороны. Блиндажи, окопы, рвы. Все передвижения — по подземным ходам, коллекторам. Каждый дом — крепость. Первые этажи оборудованы амбразурами. На нечетных этажах пробиты сквозные ходы — для снайперов. Было время подготовиться. При этом биться до последнего они не собирались. Хотели продержаться до конца января, а там Парламентская ассамблея Совета Европы — «руки прочь» и т. д. Но до 27 января — кровавая баня.
Это я от пленных узнал, с которыми интервью делал. У меня доступ был (карт-бланш!).
Первые пленные в этой войне — отдельная тема.
Они очень разные были.
В нашем сознании прочно укоренилось представление о боевиках как о каких-то страшных, свирепых монстрах, одним своим видом внушающих ужас. Ничего подобного. За редким исключением.
Они ничего не внушали — ни ужас, ни ненависть, разве что недоумение. Очень напуганные, жалкие, несчастные люди.
Когда мы делали с ними интервью, они еще «тепленькие» были, только-только в плен попавшие.
«Первично обработанные» в блиццопросах, которые проводили военные — спецслужбы до них пока не добрались.
Их за шиворот вытаскивали из ям, которые для таких случаев имелись почти в каждом подразделении, грязных, оборванных, с разной степенью побитости, и вперед — интервью.
Вот молодой парень, лет восемнадцать, вполне интеллигентного вида. Он напомнил мне нашего давнего знакомого — «Прафэсора»-студента. Кожаная куртка, джинсы. Все в грязи, но видно, что грязь свежая. Руки за спиной, испуганно озирается на военных, на нас смотрит с надеждой.
— Тебя как зовут? — спрашиваю.
— Лечи, — голос дрожит, еле слышен.
— А сюда как попал?
— Не знаю.
— Как это?
— Шел по улице, остановили, забрали.
— Да ты, блядь… — вмешивается в интервью кто-то из военных.
— Погодите, — говорю, — не мешайте. Шел по улице, и что?
Трясется, молчит.
— Ну?
— Шел по улице, остановили, забрали.
— Это я уже слышал. Дальше-то что?
— Говорят — ты боевик.
— А ты не боевик?
— Нет.
— А куда шел-то?
— К маме.
Военный не выдерживает.
— Да к е…ной маме он шел! Мы его на окраине поймали. Из города слинять пытался.
— Это так? — спрашиваю парня.
— Я к маме шел.
— А мама где живет?
— В Аргуне.
— А что же ты в Шали делал?
— У друга был.
— Ты где сам-то живешь?
— В Аргуне, с мамой.
— Война кругом — так ходить-то, от мамы к другу и обратно, не стремно?
— Зачем?
Смотрит на меня непонимающим взглядом.
— Ладно. Из Шали в Аргун ты пешком идти собирался?
— Не знаю.
Военный опять не выдерживает.