— Слышьте, а у него ствол ведь был 7,62.
— Ну? И чего?
— А они его любят под 5,45 переделывать.
— Ну?
— А переделывают херово — руки кривые. В патронник наверняка два патрона заскочили, а выскочил один.
Вот такая версия. Не знаю, прав был Палыч или нет, но другого объяснения мы не нашли.
Опять забегая вперед, скажу, что несколько месяцев спустя Сэм объявился в Москве. Позвонил мне на мобильный как ни в чем не бывало. У меня тоже давно отлегло — пригласил его к себе домой, «фронтовой» товарищ все-таки.
Посидели, выпили. Он как-то ничего определенного про себя не рассказывал. Видно было, что в мирной жизни ему делать нечего. С нами еще мой друг был, из нашей телекомпании. Поздно вечером Сэм намекать стал, что ему ночевать негде. А я тогда уже не один жил, замялся, а друг мой, душа-человек, предложил переночевать у него — у Кирилла, мол, личная жизнь, а мы поедем, еще выпьем. С тем и уехали.
Утром просыпаюсь — мобильного нет. Всю квартиру перерыл.
А потом друг звонит — у него паспорт пропал.
А потом друга в милицию вызвали. По его паспорту некто какую-то аферу провернуть пытался.
А еще через некоторое время я узнал, что Сэм в тюрьме сидит.
Жалко.
После избавления от разведчиков и марихуаны наступил покой. Полный. В военном смысле ничего интересного не происходило. Несколько дней безделья. Сначала было даже приятно — утром растворимый кофе, сгущенка, потом прогулка по лагерю. Муха как-то попытался завернуть в сторону расположения Тоцкой дивизии, но я эту попытку жестко пресек:
— Что, хочешь восстановить дипломатические отношения с разведкой? По травке соскучился?
— А че?
— А то, забудь.
— А че, я ниче.
Руслан молча, исподлобья, смотрел на Диму, потом мрачно сказал:
— Слышь, Муха, я уже один раз чуть не попал в «небоевые потери», больше не хочу.
А по вечерам мы смотрели кино. С аппаратурой, как вы понимаете, у нас все в порядке было. Фильмы покупали в палатке Военторга (цивилизация!), иногда выменивали у коллег из поезда. Прямо скажу — дерьмовое в основном кино было, но это лучше, чем ничего.
Пытался отнять у Руслана Толстого, почитать, но он не отдавал, сам читал, притом медленно.
Во время просмотров в палатку иногда заглядывали всякие военные личности, но я их не пускал: «у нас монтаж, не мешайте». Нет, мне не жалко было, просто, если узнают, к нам вся Ханкала собираться будет. А у нас и так «Главпочтамт» был («спутник»), еще кинотеатра не хватало.
Исключение делалось, естественно, для Палыча и Кравцова.
Однажды сидим, смотрим, заглядывают два мужика каких-то. Я, как всегда, вскакиваю, дорогу преграждаю:
— Извините, у нас монтаж.
А они наглые такие — на Палыча с Костей показывают и говорят:
— А эти тоже монтируют?
— Нет, — отвечаю, — они комментируют. Это наши военные консультанты.
— А-а-а, — говорят, — ну-ну.
И уходят. А мы «Эммануэль» смотрели. Картинки они, конечно, не увидели, но звук!
Неудобно получилось.
Ленивое течение «лагерной» жизни было прервано Пехотой.
Как-то утром просыпаюсь от непонятного шума. Открываю глаза. Все спят. По палатке расхаживает Пехота, лицо как у обиженной прислуги. Делает уборку, яростно так. Нарочно шумит.
Я говорю:
— Вакула, ты чего с утра пораньше?
А он поворачивается ко мне, губы дрожат, в глазах слезы:
— Чего? А того! Вы совсем оборзели! Живем как в свинарнике! Почему я один должен все это разгребать?!
Ногой отфутболивает пустую банку из-под сгущенки, валяющуюся на полу, попадает в спящего Муху. Тот вскакивает, спросонья глаза таращит. Просыпается Руслан, ничуть не удивившись, меланхолично смотрит на Пехоту. Потом его глаза становятся злыми.
Я понимаю, что это кризис. Причем серьезный. Четыре мужика в одной палатке. И вокруг еще тысяч десять мужиков. День за днем, день за днем. И поварих трогать запрещено. А по вечерам «Эммануэль». Или что-нибудь в этом роде. И делать вообще нечего.
Честно говоря, чего-то подобного я ждал. Только думал, что это с Русланом случится. А первым не выдержал флегматичный Вакула. Надо срочно брать инициативу в свои руки.
— Так, мужики, — вскакиваю сам, — чего разлеглись, быстро встаем, делаем зарядку.
Все продолжают лежать. Пехота ходит из угла в угол.
— Так, вы умеете делать зарядку? — обвожу их бодрым взглядом.
Молчание.
— Черт, я тоже не умею.
Полное равнодушие.
— Ладно, тогда давайте делать уборку. Вставайте-вставайте.