Тут надо кое-что пояснить. Ханкала — своеобразный город, со своими, строго определенными районами и микрорайонами.
Каждая часть, каждое подразделение имеет территорию. Она не огорожена, но подчиняется строгому внутреннему распорядку. В каждом районе / микрорайоне / части свои сортиры, свои часовые, своя баня, своя столовка, свой центр (штаб, офицерские палатки-кунги).
А у Ханкалы как города тоже есть центр — штаб Объединенной группировки, пресс-центр, кунги высшего командования.
И, как у всякого города, есть понты — районы престижные и спальные.
Хотя «спальные» — это я условно говорю. Там особо не поспишь. Они по периметру расположены, на окраинах. Стреляют каждую ночь. То чеченцы балуются, то наши беспокоящий огонь ведут, на всякий случай.
Будет серьезное нападение — именно они первый удар примут.
А самой дырой считаются районы, расположенные ближе к горам: есть недалеко от Ханкалы горки небольшие, оттуда даже снайперский огонь ведут.
Мы крутые были, почти в центре жили, как на Кутузовском, по московским меркам.
«Рублевки», правда, под Ханкалой не было, слишком агрессивные дачники вокруг.
Но это так, извините, лирическое отступление.
Так вот, жили мы почти в центре. А рядом с нами пространство было, пустое, никем не занятое. Мы головы ломали — как это так? Такое место «под застройку», и не занято?
Часто вечерами эту тему обсуждали. Ясно было, что держат полянку для кого-то. Только мы никак не могли понять — для кого? Вроде полный комплект в Ханкале.
И вот как-то смотрим, солдатиков пригнали. И стали они строить ДОМА. Такого еще не было — не кунги даже, а именно дома, с фундаментом, деревянные, вагонкой обшивали.
Потом появилась баня. Большая, добротная. Мы думали, сейчас бассейн рыть начнут, но ничего, обошлось.
Потом построили сортиры, чуть не из красного дерева, но, правда, тоже с очком. Только их было шесть! Представляете, на нас, на всех, с десантниками, четыре, а у них шесть!
А потом приехали экскаваторы и выкопали по периметру ров! А за ним, соответственно, вал!
Я говорю своим:
— Мужики, смотрите, сейчас подъемный мост строить будут.
Ничего, тоже обошлось, дощечки какие-то положили.
Но когда с внешней стороны рва колючую проволоку поставили (в три ряда!), у нас тихая истерика началась.
Я побежал справки наводить — надо же понять, кого это к нам подселяют!
Но это пустая затея была — пресс-центр, он на то и пресс-центр, чтоб никто ничего не узнал. А куда я еще мог обратиться? Не к генералам же идти?
Даже Палыч, бывалый человек, никакой версии выдвинуть не мог.
Спустя два дня появились первые жители. Мужчины очень невзрачной наружности. Тихие очень. Толстоватые. В камуфляже. Только он как-то нелепо на них сидел. И еще — почти все были в темных очках, но не в модных таких, клевых, а в каких-то советских.
А еще через день там появилось много женщин. Вот это было уже очень интересно.
Кемпинг наш на небольшом бугорке находился, так что через вал видно было, что у соседей происходит.
Мы, естественно, всей гурьбой собрались, смотрим. А женщины такие разбитные, в диапазоне 35–45, фигуристые. Я их внимательно изучал, детально. Помада агрессивная — издалека видно — розовая, оранжевая, фиолетовая. Пергидроль, естественно. И камуфляж.
Смотрю, моя съемочная группа столбняком поражена. Ну, думаю, это мне только показалось, что после уборки и колки дров кризис миновал. Он только начинается.
Представьте ситуацию. Мы в этой дерьмовой командировке уже сами не помним, сколько… Мы уже звеним все, а тут рядом — кустодиевские фигуры, помада эдакая, пергидроль опять же. Только между нами и ими — колючая проволока, ров, вал, а внутри полноватые мужчины в советских очках. Хоть эвакуируйся. И главное, мне своих занять решительно нечем. Уборкой уже не отделаешься.
— Ладно, — говорю, — мужики, хорош глазеть, пошли по лагерю прогуляемся.
Никакой реакции.
— Ну и хрен с вами.
Развернулся, пошел в палатку. Они даже не пошевелились.
Ложусь на матрац, беру Толстого, «Кавказского пленника» — Руслану теперь не до него. Пытаюсь читать. Получается не очень.
Думаю: сколько они будут так стоять, молча, неподвижно? Надоест когда-нибудь?
Прошло часа два, наверное. Слышу — шаги. Заходят молча. Садятся на табуретки, Муха падает на матрац.
Тягостное молчание.
Потом Муха, сдавленным голосом:
— Это ва-а-аще.
Вакула, еле слышно:
— Да-а-а, ббблядь.
Руслан смотрит на меня, говорит: