И тогда в Больницу пришла Ив. Или она пришла еще раньше? Не помню. Но именно в тот момент я ее заметил. Она поступила на должность психолога. Ив была низенькой, с ярко-рыжими волосами, с рыжими, крашеными бровями, двадцатью сережками в ушах, тридцатью кольцами и ста браслетами на руках. И глаза у нее были желтые. Все в ее облике чем-то напоминало сучку, а значит, она была красивой. Любой мужчина скажет, что сучки всегда чертовски соблазнительны. Не в пошлом смысле, просто в собаках женского пола есть что-то очень женственное. Вот так…
Ив была красивой. С тонкими, изогнутыми, как монгольский лук, губами, мускулистым и стройным телом и желтыми глазами. Я смотрел в ее глаза и представлял себе, как они закатываются и проблескивают ослепительным белком, когда ты проводишь по ним обратной стороной ладони. И я в нее влюбился.
Но тогда я еще был женат, жил себе и не тужил вдали от сильных чувств и потрясений. И эта любовь меня встряхнула. Бум.
Днем, возвращаясь с работы, я следил за ней, ждал, делал все возможное, чтобы наши маршруты совпали, и мы бы подольше побыли наедине.
И вот однажды я принял твердое решение. Заговорить с ней. Но не так, как раньше — поверхностно и между прочим, а глубоко и всерьез. Я хотел проводить ее до пустой, ожидающей ее квартиры, рассказать о своих чувствах.
Я решился объясниться ей в любви.
Меня это ужасно смущало. Я уже не был юношей, а скорее грузным и переутомленным человеком на закате молодости. Я всё ждал, что скоро моя молодая молодость пройдет, и я снова буду молодым, но в зрелости. Но пока я чувствовал лишь усталость. И был скучным и грустным врачом.
Еще хуже мне становилось от того, что я был женат. Все это было так абсурдно. Как, ну как занудный, немного странный врач, уже состригший свои юношеские кудри, медленно бредущий по скучному жизненному пути, как такой человек мог объясниться в любви рыжеволосой хиппи? Я не представлял.
В тот день, не ведая, что творю, я собирался перевернуть всю свою жизнь. Или Же я знал, на что иду? И какая часть меня владела этим знанием? Может быть, та, что является нашим тайным, внутренним повелителем, принимающим героические, страшные и абсолютно неожиданные решения?.. Возможно.
Утром того же дня я попросил одного из санитаров мужского отделения принести мне мяса. В те времена просьбы, подобные этой, казались чем-то естественным. Врачи были вовлечены в некий примитивный товаро-обменный процесс. Я тоже не был исключением — у санитара, который на днях заколол теленка, я заказал целую ногу. Теленок был весом в сто пятьдесят килограммов, так что его нога тянула на все тридцать.
Санитар Начо принес мясо в громадном черном полиэтиленовом мешке. И оставил в моем кабинете. Я отдал ему деньги. Мясо мне было необходимо. Дома росла трехлетняя дочь, которой были нужны протеины. Год был скудным, так что любые продукты — на вес золота. А я просто хотел выполнить свой долг отца. И сейчас был кем-то вроде первобытного охотника. Раздобыл кровавое мясо и выглядел особенно кровожадным в своем белом халате. Мне надо было отнести своему детенышу нужные ему протеины. Ужас.
Нога в черном мешке и правда была кровавой. Смешно. Я представлял себе, как по-идиотски выглядело такое первобытное таскание добычи в дом. Но с другой стороны, я осознавал, что именно так поступают практичные люди. Практичные свиньи, которых я презирал, потому что становился похожим на них. Все больше и больше с каждым следующим днем.
Нога стояла в мешке, который я оттащил в угол кабинета. А я готовился — этим вечером, этим днем, в эти послеобеденные часы объясниться в любви Ив. Я волновался…
Рабочий день пролетел быстро, я даже не заметил, как. Так часто бывает, когда чего-то ждешь и волнуешься. Суетишься по пустякам, стараясь не думать о том, что тебе предстоит, а потом смотришь, время пролетело. Отвлекаясь на незначительные вещи, мне даже доводилось опаздывать на самые важные события в моей жизни. Вот и этот день пролетел очень быстро.
Я собрался, взял мешок и вышел. В автобусе, в грязном служебном автобусе, я должен был ехать рядом с Ив. Когда она вошла, я сел рядом с ней, помолчал, откашлялся, голос зазвучал как-то сдавленно, я начал снова, она улыбалась, наконец я заговорил, речь потекла увереннее, и я смог сформулировать, что именно могу ей предложить. Ив даже подбадривала меня. А потом мы замолчали. Я уговорил ее пойти чего-нибудь выпить в городе.
До самой Софии я смотрел в окно. На болоте, за Гниляне[2], по воде шла цапля и проваливалась в мох. Мы молчали.