- Ну, пошалили и хватит, - сказал он и уволок меня
в свой кабинет.
Меня немного покоробила такая бесцеремонность. Но в кабинете было очень уютно, к тому же на стареньком потертом диванчике сидел Сергей и с улыбкой поглядывал на меня, так что я примирился со своей судьбой и, поудобнее устроившись в кресле, принялся осматриваться.
На стене, напротив меня, висели оскаленная кабанья голова и крест-накрест - два охотничьих ружья. Кабан мне не понравился, особенно его желтые кривые клыки, и я перевел взгляд дальше, на книжный шкаф. Книжный шкаф был обыкновенным, но по верху его стояли модели самых разнообразных самолетов, по большей части мне незнакомых. Большая модель самолета стояла и на огромном письменном столе. Это была машина странных и страшноватых гипертрофированных очертаний, которые запечатлели в себе стремительность и тайну. На столе рядом с моделью в беспорядке валялись какие-то бумаги, книги, логарифмическая линейка, а над столом висели большие фотографии. Летчики у самолета, летчики на траве, летчики, склонившиеся за столом не то над картой, не то над чертежом. Центральное место занимала фотография, на которой крупным планом было схвачено немолодое, но озорное, смеющееся лицо. Я с любопытством покосился на Федора Васильевича и краем глаза заметил при входе в кабинет простенькую вешалку и висевшие на ней кожаную куртку и авиационный китель с полковничьими погонами.
- Я так и не понял, - спросил Сергей, - чей день рождения? Ты ведь, если мне не изменяет память, родился
весной.
- Точно, весной, - подтвердил Федор Васильевич, - Есть у меня такой Леша Смирнов. Хороший парень, неплохой испытатель, молод только еще, горяч, угробиться может по глупости. Недавно женился, квартира однокомнатная, а у меня - вот какие хоромы. Не квартира, а целый ангар. Пусть празднуют. Что мне, жалко?
Сергей прищурился:
- А Эла не возражает?
Федор Васильевич исподлобья взглянул на Гранина:
- Она, брат, на курорте. Второй раз за этот год. Все болеет. Сердце, нервы, бессонница, потеря аппетита.
Он опять покосился на Сергея, махнул рукой и сказал равнодушно:
- А, да пусть ее. - И спросил с улыбкой: - А ты все холостякуешь? Сергей кивнул.
- Завидую, - хмуро сказал Федор Васильевич и вдруг захохотал: - Да не очень!
Неторопливо ведя разговор, они все поглядывали на полуоткрытую дверь, откуда волнами, то нарастая, то затихая, доносились голоса, шум и смех. И я невольно прислушался к тому, что происходило за дверью.
- А он ему отвечает, - певуче и меланхолично рассказывал кто-то тенорком, - милый мой, пора бы знать: у настоящего летчика в мозгу должна быть только одна извилина. И та - прямая!
Хохот пахнул в кабинет. Мне показалось, что дверь дрогнула и приоткрылась больше, как от напора свежего ветра. Федор Васильевич покрутил головой, хохотнул, потом встал - надежный, плотный, квадратный, - подошел к двери и плотно притворил ее.
- Иначе и говорить не дадут, черти, - сказал он довольным тоном, сердито хмуря брови, и захохотал: - Придумают же!
И, усаживаясь рядом с Сергеем, добавил:
- Ты мне начал говорить что-то такое о сумасшедших. Я только не совсем понял - мешали, черти, - кто там у вас спятил.
- Машина, Федя, - с улыбкой пояснил Сергей.
- Что машина?
- Машина сошла с ума, понимаешь? Вычислительная машина!
Летчик некоторое время недоверчиво присматривался к Гранину, видимо, опасаясь розыгрыша, но вид Сергея, очевидно, убедил его в обратном.
- Машина? Неужто дошло и до этого? - с недоверчивым восхищением, все еще не совсем веря, переспросил Федор Васильевич.
- Дошло, - хладнокровно подтвердил Сергей.
- И что же она, рассказывает анекдоты вместо того, чтобы заниматься вычислениями?
- Это несущественно. Важно другое - никто не может понять, в чем тут дело.
- А-а, - с облегчением протянул Федор Васильевич, - теперь мне все понятно! Ты взялся распутывать эту загадку и не дашь никому покоя, покуда не докопаешься, что и как. Так?
Гранин улыбнулся:
- Да в этом роде.
- И когда ты только угомонишься? Небось, не мальчик! Взял бы да отгрохал докторскую вместо того, чтобы заниматься глупостями! Ну да ладно, рассказывай.
По лицу Федора Васильевича было хорошо видно, что он не только не осуждает, а, пожалуй, гордится тем, что Сергеи такими "глупостями" занимается. Слушал он с видимым интересом и несколько раз перебивал Гранина уточняющими вопросами. Но когда Сергей начал рассказывать о точках соприкосновения кибернетики и психиатрии, поморщился:
- Ты прости, Сережа, но все эти широкие обобщения - не для меня. Я человек техники и куда увереннее чувствую себя в своей сфере, где идею можно воплотить в металл, наладить, отрегулировать, в общем, пощупать!
- Если бы мышление можно было пощупать, - вздохнул Гранин.
- А почему бы и нет, - склонил голову набок Федор Васильевич. - Это ведь, брат, смотря что считать мышлением. - Он помолчал, потирая мускулистую шею, и вдруг спросил: - Тебе никогда не приходило в голову, что мозг по характеру своей работы здорово напоминает автопилот?
- Не приходило!
- Вот видишь, - заметил Федор Васильевич, - а аналогия есть. И очень полезная! Во-первых, и мозг, и автопилот - это автоматические устройства. Погоди, не перебивай, я и без твоих замечаний собьюсь. Главное не во-первых, а во-вторых: Хорошо отрегулированный и настроенный автопилот строго выдерживает заданный режим, скажем, режим прямолинейного и горизонтального полета. Всякое отклонение от этого режима - брак, погрешность, летное происшествие, если хочешь. Но хорошо отрегулированный мозг, я хочу сказать обученный и дисциплинированный, тоже строго выдерживает один-единственный заданный режим, режим, отвечающий истине, логике и разуму. Всякое отклонение от этого режима - заблуждение, ошибка. Ведь только истина единственна, а заблуждений - тьма тьмущая! А что такое безумие, как не крупное заблуждение всего мышления в целом! Ты улавливаешь, куда держу курс?
- Стараюсь.
- Нет, не улавливаешь, по глазам вижу. Я ведь еще не сказал тебе самого главного. Месяца три назад я вплотную столкнулся с автопилотами, которые были совершенно исправны, как логосы твоего Шпагина, настроены, отрегулированы, но в принципе, понимаешь, в принципе - были склонны к сумасшествию. Ведь что такое сумасшедший автопилот? Это автопилот, под управлением которого машина врезается в землю, не возражаешь против такой формулировки? Так вот, в определенных условиях эта принципиальная склонность автопилотов к сумасшествию превращалась в реальность. Вся соль в том, какие это условия и какой принцип. Ну? - Федор Васильевич откинулся на спинку старенького дивана, вгляделся в напряженное, ждущее лицо Сергея и радостно захохотал.
- Ага! Проняло тебя! Нет, мне просто жалко такую идею отдавать тебе даром. Ящик шампанского ставишь?
- Ставлю! Полтора!
- Полтора мне не надо, я не жадный, а вот ящик к Новому году привезешь. Договорились? Тогда слушай дальше. Эти сумасшедшие автопилоты стояли не на самолетах, а на... в общем, это неважно, на этаких безэкипажных машинах разового применения. К этим машинам помимо всего прочего предъявляется еще одно очень важное требование - они должны быть максимально дешевы, что совершенно естественно. В соответствии с этим все их оборудование, в том числе и автопилот, отличается максимальной простотой. И фирма хватила через край:
поставила автопилоты, работающие в двоичном коде.
- Как? - переспросил Сергей.
- В двоичном коде. Рули машины не имели ни нейтрального, ни промежуточных положений, а только крайние. Скажем, руль высоты имел только крайнее верхнее и крайнее нижнее положение. Чтобы машина выдержала заданную высоту, руль требуется все время перекладывать то вверх, то вниз. Машина при этом фактически летит не по прямой линии, а по синусоиде, совершая волнообразные колебания около заданной высоты. В относительно спокойных условиях эти автопилоты работали отлично. Но когда их испытали в сильно турбулентной атмосфере - все пошло прахом! Не справлялся автопилот двоичного кода с обработкой больших объемов информации. Амплитуда синусоиды полета становилась все больше, больше, пока в верхней ее точке машины не выходили на закритические углы атаки и не срывались в штопор. Ты что? - Вопрос этот относился к Гранину, который, прижав ладони к вискам и зажмурившись, медленно поднимался с дивана.