- Ты всегда себя так странно ведешь? - поинтересовалась она вполне серьезно.
Томсон оглянулся по сторонам, оглядывая сокурсников, которые были обычнее прежнего: переговаривались, шутили, что-то зубрили. Никому, казалось, и дела не было до Йена, который заметно напрягся. Одна Уилсон уловила странную перемену в юноше.
- Это паранойя, - мрачно уверил себя Томсон себе под нос и отвернулся.
...Когда острая боль пронзила левое плечо, Йен резко отвернулся от окна, опустив голову вниз. В это же мгновение глаза Джин словно по команде распахнулись, и Йену показалось, что зрачки ее на мгновение вытянулись, словно у кошки.
- Кто первый? - прошептала она одними губами и тут же молниеносным движением сорвалась с места, подхватив рюкзак на ходу. Йен даже не успел встать со стула, когда она уже очутилась у двери.
В проходе она наткнулась на профессора, который только возвращался с собрания. Джин резко затормозила, а губы ее в азарте растянулись в улыбку шута.
- Премного извиняюсь! - отвесила она поклон до пояса и метнулась ко второй двери, ведущей к пожарной лестнице. Девушка играючи выскочила в открытое окно, спрыгнув на железную площадку пожарной лестницы под грозные крики профессора и ликующие выкрики студентов. Ну и как можно не любить подобного бунтаря? Один лишь Йен окаменел. Торжественные аплодисменты студентов осеклись о строгий взгляд профессора. Йен еле сдержался, чтобы не стукнуть кулаком о парту с досады. Может, кому-то и нравилась эта безумная Джинджер, но точно не ему. Ведь Йен прекрасно знал все стороны ее безумия.
Входная дверь была цела и надежно заперта, но Йен, едва подойдя к квартире, уже знал, что внутри нее орудует охотник. Он чувствовал запах недавней смерти, которая заставляла монстра внутри него вздрагивать от предвкушения. Приложив небольшое усилие, невозможное для обыкновенного человека, парень с ужасающей легкостью выломал замок, не опасаясь вспугнуть ночного убийцу.
Отворив дверь, Томсон вошел внутрь, тут же погрузившись в темноту тесного коридора. Положив руку на рукоять Глока, спрятанного за пояс брюк, парень шагнул вперед, повинуясь чутью. Он шел вдоль стены, безразличным взглядом скользя по запертым дверям, - пустые комнаты его мало интересовали. Тяжелые ботинки бесшумно ступали по полу. Томсон шел по прямой, пока не услышал настораживающее хлюпанье под подошвами ботинок; он опустил голову, разглядывая лужу субстанции, которая просочилась в щель между дверью и косяком. Юноша опустился на корточки, пальцем касаясь уже остывшей, загустевшей жидкости. Он поднес руку к носу, растирая подушечками пальцев ее и принюхиваясь.
В этот момент дверь, которая была неплотно закрыта, приоткрылась еще на пару сантиметров, пуская в коридор тусклые лучи ночной луны из далекого окна. Юноша вскинул голову, прищурившись и вглядываясь в щель. Вытерев испачканные пальцы об косяк, парень толкнул дверь дальше.
Его взгляд тут же наткнулся на взгляд, полный ужаса и боли. Мертвец, лежавший на холодном кафеле кухни, с неестественно вывернутыми конечностями и головой, развернувшейся на сто восемьдесят градусов, единственным уцелевшим, налитым кровью глазом, неестественно распахнутым, словно увидев до этого что-то необыкновенно ужасающее, прямо на Йена. Перекошенный рот распахнулся в немом крике ужаса, а второй глаз, превращенный в месиво, рыдал кровавыми слезами.
Томсон поднялся на ноги, с безразличием взирая на труп хозяина квартиры, покрытого еще не свернувшейся, почти свежей черной кровью. Словно щепки дерева, из его продавленной груди торчали осколки ребер, пронзившие плоть насквозь.
- А ты не такой уж и тормоз, - услышал он сытый и довольный голос неподалеку. - Приперся раньше, чем я думала.
Йен оторвал взгляд от трупа, уже вычислив говорящего по голосу. Он холодно уставился на охотницу, сидевшую на кухонном столе, властно перекинув ногу за ногу. Ее волосы черным отблеском лоснились в редких лучах неполной, умирающей луны. Получая неимоверное наслаждение, Джин довольно облизывала длинные пальцы рук, по локоть изрисованных в жутких рисунках алых подтеков. Ее рот, - от верхней губы до самого подбородка, а также шея, были измазаны чужой кровью, словно она пила ее еще горячей, захлебываясь и зубами вгрызаясь в еще живую плоть. Она смаковала каждую лишнюю каплю, чтобы на подольше продлить чувство сытости и удовлетворенности.
Ее глаза, сверкнув алым, впились в Йена, а испачканные губы растянулись в ее обыкновенной ухмылке, обнажая заостренные, пилообразные зубы, делая ее плотоядной и хищной.