Умереть ради идеи, умереть, спасая кого-то, — подвиг. А что грозило ему сейчас? Грязь — та мелочность повседневной жизни, против которой он, в сущности, и восставал…
— Ну так о чем тогда идет речь? Вот что! — глаза Дика задорно блеснули. — В открытой зоне полно летательных аппаратов. Мы сможем преспокойненько угнать один, послать его на низкой высоте над нашим пляжем — надо полагать, противовоздушной защиты между зонами нет, — а затем потренироваться прыгать на лету. Ну, как идея?
Вопреки его ожиданиям, особого энтузиазма его предложение не вызвало.
— Можно попробовать… — пожал плечами Кейн.
Синтия промолчала. Даже если бы Дик предложил ей потренироваться в прыжках с горы в пропасть, ей было бы все равно. Идти — можно и идти, прыгать — можно и прыгать, убиться — можно и…
К тому же неожиданный взрыв, который, впрочем, можно было объяснить чем угодно, а вовсе не их вмешательством, оставил в ее душе неприятный осадок. Совесть ли человека, непривычного к убийству, но совершившего его, или что-то другое свербило, колыхалось внутри — так или иначе, тоска ее усилилась.
Да, этот день с самого начала казался ей одним из худших…
— Ну что ж, пошли, — несколько умерил свой пыл Дик и, широко расставляя ноги, зашагал по круглому тоннелю в сторону, откуда они только что прибежали.
17
«Скажите, что все это мне причудилось… что я сошел с ума — пусть! Я не хочу этого, но так мне будет легче. Мой рассудок не справляется больше с нахлынувшей лавиной информации. Рано или поздно я все равно рухну под ней — и, улетая в пропасть, буду кричать: „Зачем? Почему? Что я сделал не так?“ Что нарушилось в этом мире, который я перестал узнавать? Почему мне кажется, что это не я — все вокруг сходят с ума? Неужели только переступив за грань жизни, потрогав смерть наощупь и убедившись, что тебе так или иначе грозит безумие, можно начать что-то понимать? Что наши цели — мизерны, что амбиции, менявшие географические карты и создававшие Человеческую Вселенную, — мелочная суета… Но есть ли хоть одна истинная ценность в этом мире, а если нет — то для чего тогда жить?» — Варковски, вы что, заснули? — извлек его из полудремы голос начальника отдела. — На связи Глава Компании…
— Да, — Эдвард поднялся, и его голос был сух и жесток. Можно было подумать, что это включился робот-андроид, только что сошедший с линии. — Я слушаю.
— Что у вас за взрыв? — раздался недовольный голос, и на экране, туманном от помех, возникло лицо Лейнарди. — Почему вы сразу не доложили?
— Отчет был послан немедленно. Очевидно, на станции произошло неожиданное изменение ситуации, грозящее неблагоприятными последствиями, — словно робот заговорил Варковски, — и Бишоп включил систему самоликвидации корабля. Во всяком случае, параметры взрыва подтверждают эту версию. Кроме того, мною получены подтверждения двух выдвинутых ранее версий. Во-первых, специалист по культуре тканей Бренда Стимм действительно доводится Зоффу двоюродной сестрой по материнской линии; кроме того, Джулианна Стимм, его тетя и ее мать, была неофициальным опекуном и фактическим воспитателем Зоффа. — Варковски едва ли не удивлялся себе: ему самому казалось, что говорит не он, а машина, в то время как сам он сидит где-то у нее внутри и наблюдает со стороны. Что ж, так было даже лучше. Таким Эдвард обычно выглядел в лучшие свои времена. — Вторая гипотеза, — продолжал он, — касающаяся причин, побудивших Бишопа взорвать корабль, к моему величайшему сожалению, касается непосредственно личности Главного Конструктора… — Пока Варковски докладывал, взгляд Главы Компании становился все более странным, словно он видел шефа безопасности впервые. На Эдварда начал коситься и начальник отдела. — По мнению обследовавшего его после инцидента на Фиорине врача-офицера, не исключено, что Бишоп в результате травмы мог приобрести тонкое психическое отклонение, прорвавшееся в последний момент.
— Варковски! Черт бы вас побрал!!! — неожиданно взревел Глава Компании. — Что вы несете?
— К сожалению, я не мог установить эти факты раньше, так как определенный период времени находился вне игры… — Эдвард с ужасом прислушивался к глухому металлу чужого голоса, доносившегося изнутри, но уже ничего не мог поделать, чтобы обуздать взбесившийся «механизм».