«Лейнарди!» Ну конечно же — вот как его звали на самом деле, вот что скрывали от него враги!
— Да, я слушаю вас, — сдержанно отозвался он. — Что вы хотели мне сообщить?
Если у санитаров и были какие-то сомнения, то при виде начальственного вида Макбрайта они тут же рассеялись: только настоящий Глава Компании, человек недосягаемого для них уровня, мог выглядеть так внушительно в плавках и майке, как будто на нем был сшитый по заказу лучших портных костюм.
— Мистер Лейнарди, Администратор и Главный Врач очень беспокоятся о вашей судьбе. — Оба здоровенных парня словно стали меньше ростом.
— Плохо же они беспокоятся — я чудом избежал гибели. Враги покушались на мою жизнь, — уверенной походкой Сойн направился к флаеру. — Черт бы вас побрал! В каком виде вы содержите машину!
Его слова были встречены преисполненным уважения молчанием.
Сойн был счастлив!
39
Синтия очнулась от тишины. Она огляделась по сторонам и убедилась, что в зале ресторана никого не осталось. Странные события, кажущиеся нереальными, не менее странный разговор с человеком, от которого она вообще ничего подобного не ожидала, — все это отнюдь не способствовало подъему настроения: уж слишком легко было поверить после них в собственное сумасшествие.
А Дик? Где он сейчас? Она вспомнила взрыв, вспышку — и негромкое «нет!» помимо воли сорвалось с ее губ.
Мало ли что говорил о нем Варковски… Да пусть даже он и прав! Все эти взрывы и прочее — всего лишь политика, а Дик прежде всего был для Синтии человеком. Человеком искренним, цельным, не трясущимся за свою шкуру, как большинство. Какая разница, что он не собирается ничего созидать, — кому это надо? Лишь бы только с ним ничего не случилось…
Подумав о Дике, Синтия неожиданно для себя вспомнила еще одного человека, который совсем недавно был почти так же дорог ей.
Алан… Можно было только удивляться, насколько Алан и Дик были непохожи, — и в то же время Синтия смутно угадывала, у них было что что-то общее. Ненавязчивое, не бросающееся в глаза — и все же очевидное.
«Зачем я думаю о нем?» — чуть не рассердилась она на себя, но остановить нахлынувший поток мыслей и чувств уже не могла.
Алан был убийцей. Дик — тоже, но он не стеснялся в этом признаться, не прикрывался никакими увертками, а называл вещи своими именами и был готов в случае надобности пожертвовать собой. Алан не лез на рожон, умел уходить от лишнего риска — и все же назвать его трусом Синтия не могла. Просто в сравнении с Диком он выглядел каким-то скользким.
Ей вспомнилось вдруг его лицо: не отличающееся красотой, заурядное, с удивительно умными, проникновенными глазами. Он ведь и понравился ей в свое время за то, что казался умнее и серьезней собственной профессии, в то время как большинство детективов, работавших в Компании, выглядели просто дуболомами. Алан действительно был похож на придуманный ею романтический идеал, сочетавший в себе и ум, и силу, и многое другое — кроме неоспоримой красоты, почему-то всегда вызывавшей у нее раздражение. Были ли все эти качества у Дика — она не знала. Дик, пожалуй, был слишком красив, чтобы она обратила на него внимание в прежние времена, но не старался выглядеть интеллектуалом… Неужели же ее собственные представления об идеале успели измениться за такое короткое время? Ум и скрытая сила заменились откровенностью, решительностью и внешней красотой…
И все же если бы Алан не убил Чужого, пришедшего ей на выручку, если бы он поменьше юлил, как знать, может, тогда и тоска, просыпающаяся в сердце при упоминании его имени, выглядела бы иначе. И Чужой… Синтия подумала о страшной передаче, отрывок из которой ей пришлось услышать. Чужой — пусть не тот, другой, — тоже убивал. Сколько горя было в словах той незнакомой ей женщины! Или жестокость — плата за разум? Тогда для чего, скажите, он нужен? Уж лучше честно превратиться в зверя…