— Ну так как? Да или нет? — глаза Дика блестели, и Синтия все больше поддавалась особой магии исходящего от них безумия.
— Ты сумасшедший… — прошептала она.
— Пусть! Так да или нет?
— Да! — выпалила она, и сердце ее забилось быстро и радостно, словно какой-то камень свалился с плеч.
Дик издал крик, похожий на клич древнего индейца, подхватил девушку на руки и закружил ее по комнате.
— Син-ти-я… — вдруг позвал ее чей-то голос.
— Что? — запыхавшийся Дик опустил на кресло свою драгоценную ношу.
В дверном проеме стояла косоглазая. Ее грязноватый, несмотря на все мытье, палец указывал на Синтию.
— Син-ти-я… — по слогам повторила она. — Надо… туда.
— Что это значит, Дик? — удивилась девушка.
— Не знаю… Это подружка Тьюпи, — пожал он плечами и быстро зашептал ей на ухо: — Знаешь, постарайся не обижать этих ребят… Ее и еще двоих — я потом покажу, да ты и сама поймешь. Они ведь не виноваты, что они такие. Понимаешь?
— Так мне идти с ней? — так же тихо спросила девушка.
— Да… Если ты не против. Ты же все равно придешь ко мне, да?
— Да, — дрогнувшим голосом ответила Синтия. — Я приду… обязательно.
И она встала с кресла, хватаясь за протянутую руку косоглазой.
59
Существо с глазами неправильного цвета, как всегда, уселось прямо перед его тесным домом. Он вырос в нем и жил — сменялись только видимые сквозь прозрачный кусок стены изображения. Иногда приходили вот такие же двуногие существа, как это, самое мелкое и слабое из них, через глаза которого можно было читать чужие странные чувства. Другим источником информации об окружавшем его мире был спрятанный внутри ящик, но тот все время подсказывал что-то не то. Можно было, правда, при большом желании почувствовать и соседство своих братьев, которые считали его Главным, — наверное, потому, что ящик не мог полностью подчинить его себе. Считало так и маленькое двуногое, которое вновь и вновь садилось у прозрачной стены и смотрело на него, проникая своим неправильным взглядом куда-то в самую глубь. И читалось в нем, в этом взгляде, что существо боится и уважает его — кого остальные братья называют Главным, и что покорно оно… Чему? Вот этого Главный понять уже не мог, как не мог понять и много другого.
«Мне мешают эти два ящика, — думал он, внимательно рассматривая устройство каждого внутреннего стыка. — Я знаю, что я должен жить не так; я должен охотиться — чтобы не зависеть от тех существ, что приносят мне пищу, но ящик-то связывает меня снаружи. Я должен думать, понимать мир — но ящик старается навязать мне только свою память, и я не могу понять, что в моей голове принадлежит мне, а что — ему. Наверное, он не прав уже потому, что мал. Правда, он, кажется, принимает память двуногих, как мой мозг принимает чувства этого вот существа… Но все равно это неправильно, потому что я должен знать о них все — или не знать ничего вообще, чтобы не было путаницы».
И маленькие глазки внимательно ощупывали изнутри соединения и стыки ящика-дома, в то время как сознание пыталось проникнуть внутрь и разобраться в маленьком ящике-памяти.
У ящика-дома было сразу два потенциально слабых места: прозрачная пластина и дверца-кормушка с окружающей ее полоской стыка, чем-то напоминающей такую же дверцу, но много большую.
Несколько раз Главный специально прислушивался и «причувствывался» к процессу открывания маленькой дверцы — здесь ему помогал и ящик-память…
Постепенно образ замка вырисовывался в его сознании все четче, и скоро Главный уже представлял себе, как устроена дверь. Он не ошибся, предполагая, что большая открывается почти так же, как и малая. Но и еще кое-что новое обнаружил он в себе: если смириться с некоторыми неприятными ощущениями, можно заставить внутренний ящик послать невидимые волны, способные этот замок открыть. Теперь дело оставалось за малым: подобрать нужную длину волны.
Снова и снова, напрягая свою волю, Главный учился, и мир, казалось бы, навсегда отрезанный от него стенами ящика-дома, расширялся. Иногда волны малого ящичка совпадали с другими — тогда голова раскалывалась от боли, но в ней возникали слова. Вскоре, как ни странно, он уже почти полностью понимал язык двуногих и, сам не зная зачем, учился по ночам издавать звуки, похожие на их собственные.