— Так вот как зовут моего грозного провожатого.
— Тот мужчина в лесу, он был священником. Добрым и отзывчивым, очень отзывчивым. Особенно к мальчикам в храме. И пах он особенно, молоком и печеньем. Давно сгнившим печеньем. Так пахнет только растлитель малолетних, и я думаю, он заслужил свой последний загон.
Я глажу тебя, слушаю и очень хочу поверить твоим словам, оправдать чужую смерть, которая лежит тяжелым грузом на моих плечах.
— Хорошо, а как быть с остальными погибшими? — Слишком долгое наше знакомство, слишком сильно развитый инстинкт защиты от тебя и твоего влияния. Я не могу тебе верить, чисто на заточенных инстинктах, но все же хочу слушать твои оправдания.
— Первый умер после того, как отравил твой ужин. Прости, но ему все равно было не выжить, потому как я заставил сожрать тот яд, что он приготовил для тебя. Второй же был отправлен, что бы убить тебя по приказу Главы. — Чудовище защищало свое приобретение? Ну, да, я же его ЛИЧНАЯ игрушка, а он собственник.
Мне от этого не легче. Неважно за что, главное это их смерть из-за меня, а еще меня пугает осознание того насколько я сама была близка к смерти. Если бы не он, жива ли я была тогда?
Я не прекращаю гладить тебя и закрываю глаза. Не спорю с тобой, не хочу и все же.
— Это не оправдывает тебя. Возможно, ты был в своем праве убивая их, но ты это проделывал на моих глазах, оставлял их валяться рядом со мной и еще хуева туча всякой херни, которою я не смогу забыть о тебе. Я не верю тебе, хоть мне этого и хочется.
— Я не прошу твоей веры, или оправдания. — Ты рычишь зло. Я чувствую эту злость в тебе, она отдается вибрацией в мои пальцы. — Я хочу, чтобы ты приняла меня таким, какой я есть.
Не понимаю о чем ты. Да и времени мне на это не дают. Сергей врывается в проем третьего этажа с клинком наперевес. Застывает удивленным изваянием на пороге, осматривая черную пыль, плотно застелившую некогда светлый бетон, переводит удивленное лицо на нас и отмирает.
— Живы? — Голос немного хрипл и в нем волнение.
Сергей хороший мужик, не смотря на мою к нему неприязнь. Он волновался о нас.
— Да. — Я отвечаю и не даю поднять морду Зверю. Впиваюсь в него и сильней прижимаю его голову к себе.
— Сейчас придем, и спасибо, что постучали в стены. — Сергей кивает, разворачивается и выходит.
Интересно, что их так задержало? Стук, предупреждающий, о ликвидации угрозы на других этажах раздался за несколько минут до того как последняя голова покинула плечи отрешенного, или может это мы так быстро справились с работой? Не имеет значение, как впервые не имеет значение, что я тяжело переживаю чужую смерть.
Все сейчас сфокусировано только на твоем хриплом и горячем дыхании согревающем ткань моих штанов. Ты опять пытаешься поднять голову, но я не даю. Да я больная, да меня постоянно разрывают противоречия, но не сейчас. Сейчас мне нужна твоя кожа, твой мех, мне нужен ты как долбанный стабилизатор внутреннего апогея. С тобой тихо и спокойно.
— А какой ты есть? — Задаю первый вопрос, который приходит в голову, сейчас меня не волнует ожидающие нас внизу люди, сейчас меня волнует только желание продлить наш контакт, окончательно успокоиться и забыть картину падающих передо мной тел.
— Ты знаешь какой я.
— Свихнувшийся, жестокий, больной маньяк-убийца? Да, ты прав, я знаю тебя.
— И это все, что удалось рассмотреть во мне?
— Да, остальное ты умело маскируешь хладнокровной маской.
— Негусто. — Сказал ты и начал обращаться, а я и сама знаю, что негусто, ведь простому человеку свойственно видеть только то, что он хочет видеть, а на остальное можно смело закрывать глаза.
Таким примером могли служить твои прикосновения ко мне во сне. Они были мягкими, легкими, теплыми и сбивающими дыхание, и все эти прикосновения, отходили на второй план от воспоминаний твоей жестокости с моим телом и разумом ранее.
— Все, давай, поднимайся. — Сказала и в последний раз провела ладонями уже по золотистой коже спины.
========== 16 глава ==========
Ночь только вступила в свои права, но этого уже было достаточно, чтобы на свежем воздухе покрыться мурашками от холодного и влажного воздуха. Осень в этом году явно затягивалась, но все же и она постепенно стала сдавать позиции, скоро зима, скоро снежные заносы и большие, холодные сугробы, новый год и рождество, праздники и подарки. Очень скоро. И это впервые не напрягает, в этот новый год я не буду одна. Мимолетно взглянула на идущего рядом Зверя и задалась вопросом, а как эти праздники проводят маньяки? Ведь должны же проводить?
— Замерзла? — Он задал этот вопрос, вцепившись в мой локоть и это почему-то немного разозлило меня.
— А это имеет значение? Или ты решил поиграть в доброго самаритянина? — Я вырвала локоть и уставилась в желтые глаза, в которых зеркально отобразилось раздражение или злость?
— Не имеет. Обычное ебанное желание сохранить шкуру дичи, как можно более здоровой до охоты. — Зло прорычал. — Это блядь повышает ебучие шансы на ее сопротивление, а ты же знаешь, что мне очень, очень, бля, очень нравится, когда моя дичь может сопротивляться! — И ты отворачиваешься от меня, подходя к капоту, срываешь футболку и уже без промедления залазишь в машину.
Нет проявлений джентльменства, нет сдержанности в лице. Скулы ходят ходуном, губы сжаты, до синей, ровной линии и взгляд — прямой, убивающий меня, оценивающий все мои шансы на спасение. И знаешь, что? Мне похуй.
Демонстративно, медленно залажу в высокую машину, сажусь напротив, захлопываю дверь, расслабленно откидываю голову на подголовник и смотрю на тебя с ухмылкой. Ты злой. Не нужно напрягаться, пытаться рассмотреть это, предугадать, вычленить твои эмоции из маски. И так все видно и, черт меня дери, это радует, это доказывает, что ты внутри еще жив. И твоя злость как гиена огненная обжигает своим желтым пламенем, а мне похрен. Господи спаси, мне нравится, то, что я вижу сейчас.
Всю обратную дорогу, в машине стояла тишина. Странная, чудовищная или для кого-то еще и напряженная тишина, но не для меня. Я все это время провела в игре «Гляделки» блядь называется. Такая интересная игра, где вас всеми возможными методами, пытаются взглядом, задушить, расчленить и сжечь все ваши внутренности, а ты вылезаешь из гребанного пепелища с довольной миной и вопросом на устах «Это все? Это все, что ты смог придумать? Хуйня, давай сначала!» и все повторяется, и повторяется, и моя улыбка с каждым моим убийством становится все больше, пока ты не прерываешь эту игру. Проигрываешь мне.
Не смог убить? Не смог причинить вред?
— Ты, правда, изменился. — Говорю твоему отвернувшемуся телу, твой взгляд устремлен в лобовое окно.
— Оценила, что еще жива? — Задаешь вопрос, не смотря на меня и твой голос уже не злой, он звучит усталостью. Такой схожей с моей. Еще одно подтверждение того, насколько мы похожи.