Освобождаю пространство. Дрогнут ресницы, и веки скроют пустоту и боль от меня, а кровь, горячая и красная, а не черная окрасит мои пальцы.
— Спасибо. — Шепчут синеющие губы, выпуская последний вздох.
Я выполнила последнюю просьбу, только мне кажется, что от этого и внутри меня что-то оборвалось. Вынимаю кинжал из груди, не выпуская осматриваю красные разводы на безразличном блеске и иду. Вон отсюда. Подальше, как можно дальше от всего этого сумасшествия, от всего дерьма что здесь и сейчас топит меня.
Дверь, шаги, мое тяжелое дыхание, истеричное, взгляд в пол и ебанная холодная рукоять в ладони. Я утыкаюсь носом во что-то твердое, теплое и не смотрю в лицо, вижу только начищенную до блеска черную кожу ботинок. Не пытаюсь отстраниться от тела, от такого горячего знакомого тела, только пытаюсь успокоить загнанное дыхание, но это не получается и истерика уже слишком близко, я чувствую влагу, которая сочится из моих глаз. Он прижимает одной рукой мой затылок ближе к себе и это как спусковой крючок. Я как маленькая, и чужое участие служит отличным поводом разразиться в истеричных всхлипах, захлебнуться собственными слезами и наконец, разжать пальцы, выронить перепачканный кинжал из руки.
— Что происходит? — Он пытается поднять мое лицо, но я ускользаю, прячу предательские слезы и короткие, быстрые вздохи в его груди. — Мышонок, что случилось? Ты можешь ответить? Кто тебя обидел? Откуда кровь? — Он начинает злиться, его грудь начинает вибрировать от глухого рокота. А я не могу. Не могу говорить, не могу разомкнуть губы. Ничего не могу, только рыдать от чувства вины.
— Женщина. Она не отказала ей в достойной смерти. — Поясняет тихий голос Лисы.
— Что, совсем охуели? Меня не могли позвать? — Он обнимает меня руками, прижимает ближе к себе. В его голосе немного паники, и я хочу это видеть. Отрываюсь, смотрю на испуганный взгляд, который мечется по моему мокрому лицу.
— Не рычи, это их дело. — Поясняет Лис.
Шакал осматривает меня, опускает голову, прижимаясь к моему лбу, проводит пальцами по щекам, по которым до сих пор текут слезы.
— Прекращай, эта влага пугает меня. Ты ни разу не ревела на моих глазах, а тут? — Господи, этот псих, что пытается меня успокоить? Видимо, и это придает моей истерики только повторный толчок. — Бля? — Спрашивает он, отклоняясь от меня.
— Может успокоительного? — Спрашивает голос со спины. Боже, сколько я еще раз буду падать ниже плинтуса? Крис, а значит где-то еще и Грегори. Но почему я не отскакиваю от горячего тела, придерживаемого меня? Может потому что похуй? Да именно так.
— Ее не возьмет.
— Почему нас не позвали? — Это уже Грегори.
Но я уже не слушаю ответы Лис, сосредотачиваюсь на легком толчке и уверенной руке скользнувшей под коленями. Он приподнимает, берет на руки меня, прижимает к широкой груди, а я утыкаюсь в нее в попытке спрятать предательскую влагу на глазах от остальных свидетелей моей истерики, вцепляюсь в ткань пальцами и поглубже пытаюсь вдохнуть его чертового спокойствия смешанного с запахом леса. Хочу потеряться в его запахе, раствориться на гребанные молекулы и забыть то, что манжет кофты прилип, а кожу руки стягивает высохшая темно красная кровь. Кровь человека, а не грязной твари, которого я убила этой самой рукой и блядь разумом я прекрасно понимаю, что действительно выступила в роли избавителя, но отчего же так больно в душе?
— Антонова, успокойся, иначе я сейчас притащу весь медперсонал центра сюда! — Я замираю и от долгой истерики начинаю икать. Голос Зверя звенящий напряженный.
Отцепляю сведенные как в судороге пальцы от его футболки и пытаюсь вышаркать слезы со щек. Губы дрожат и не подчиняются сейчас мне, но истерика отступает. Его запах видимо все же пробивается в заложенный нос, и я, судорожно вдыхая его, потихоньку успокаиваюсь, осознаю, что мы уже у меня в комнате, что сижу у него на коленях, он придерживает мою спину и прижимает к своему горячему телу, которое мягко, словно укачивая, раскачивается в медленном ритме.
Могла ли я такое раньше представить? Нет, Господи, конечно нет, я никогда бы в жизни не подумала, что стану искать духовных сил у существа, который морально уничтожал меня, избивал и ломал. А он? Что, он будет так крепко и бережно удерживать в своих объятиях? Блядь, у судьбы действительно скверное чувство юмора.
— Англочек, но почему ты меня не подождала, почему не попросила помочь? Зачем нужно было это делать, если ты этого не хотела? — Он начинает поглаживать меня по голове, и смотрит устало и так нежно.
Впервые вижу нежность в его дьявольских глазах, на уставшем лице. Чудовища бывают нежными? Наверное, да. Хотя для меня он уже не чудовище, не Зверь, для меня он стал чем-то большим, в той дыре, в которой я прощалась с жизнью. Там я простила его.
— Потому что понимала ее просьбу, знаешь, было… — Это слово карябает гортань, застревает спазмом в глотке. Именно «было», в прошлом времени.— Было у нас что-то похожее. Я не убивала ее. — Я качаю головой, словно и движениями хочу подтвердить, убедить его в этом. — Нет, я отпустила ее. Избавила от участи выживать. Помогла.
— Смерть, как ее не назови, навсегда ей останется. — Его поглаживания с головы переходят на мои холодные щеки, его кожа горячая и сухая, его движения опаляют меня.
— Да, но иногда она больным сознанием воспринимается как ебаное избавление из безвыходных ситуаций.
— Нет таких ситуаций, из которых нельзя найти выхода. — Отвечает он.
— Что ты об этом можешь знать?
— Я долго живу на этом свете, набираюсь опыта.
— Да? Тогда как ты сможешь бороться с пожирающей тебя изнутри пустотой? Как бороться с самим собой, когда не только твое тело тебе отказывает, но и разум устал настолько, что как заезженная пластинка изо дня в день умоляет об избавлении? Заткнуть одни и те же мысли, вертящиеся по кругу? Когда все окружающее тебя пространство ощущается чужим, непривычным миром? Когда каждая попытка влиться в мир с треском проваливается, и каждый раз приходится выбираться из самого низа ебанной бездны. Начинать все заново, а сил уже нет, как и желания. Как ты найдешь выход из собственного ада? — Ты не отвечаешь, просто прикрываешь глаза, но мне этого не достаточно, я хочу услышать твое мнение, хочу понять, что я или она могла сделать для своего избавления, если только не наложить руки. — Жень, я ведь верующая, но после плена это уже не играло для меня роли. Я хотела смерти, желала ее, и все же… Первой моей попыткой помочь себе стало решение лечь в психушку…
Воспоминание того времени немного стерты. По моему мнению, в психушке должны были быть люди, которые смогли бы помочь… смогли бы избавить меня от кошмаров, но все произошло с точностью наоборот и, смотря на неприкаянных, опустошенных зомби, ходящих вокруг тебя, словно заражаешься их сумасшествием, пропитываешься этой безысходностью и добровольно отдаешь себя в руки прошлому. Кошмарам. Потому, что даже несложных клиентов там балуют легкими траниками и хорошими седативными.
Ты медленно, шаг за шагом начинаешь идти к тому, что твоя реальность размывается перед глазами, а воспоминания мало того, что не забываются, а становятся намного реалистичней, страхи оживают, а расслабленное тело не способно этому сопротивляться. Ты плохо спишь ночью, ты не спишь днем, ты как на повторе смотришь на то, что хочешь забыть всеми силами и медленно сходишь с ума.