Впрочем, и исламский мистицизм, как практически любая идеология (в данном случае этот термин следует рассматривать исключительно как производную от понятия "идея"), не является единым и монолитным течением (что, впрочем, является только его плюсом). На какую-то конкретную суфийскую идею почти гарантированно найдется какая-то ставящая ее под сомнение, поправляющая, оспаривающая или вообще отрицающая ее идея. Так и Маламатиййа в итоге оказались подвержены критике, причем их же собственным методом: "Человек показной веры намеренно поступает так, чтобы снискать одобрение, в то время как Маламатиййа намеренно поступают так, чтобы оттолкнуть от себя людей. И у тех, и у других мысли сосредоточены на роде людском и не выходят за пределы этой сферы", - заметил на их счет суфий Худжвири. Если мы говорим о Вере, то Худжвири и другие критики людей порицания, несомненно, правы. Но что, если взглянуть на эту проблему не сверху, но с обычных человеческих позиций?
По отношению к обычным людям смысл поведения людей порицания лучше всего раскрывается в суфийской притче, которую пересказывает ненавистный Шиммель самый известный за Западе суфий XX века Идрис Шах в "Мудрости идиотов". Бахааддин аль-Шах, пятый руководитель ордена Накшбандиййа (название братства происходит от его ремесла: накшбанд - "чеканщик"), повстречал посреди площади в Бухаре бродячего дервиша из братства Маламатиййа. По традиции Бахааддин начал расспрашивать его, но тот на все вопросы - откуда ты пришел? куда направляешься? что есть добро? что такое зло? и т. д. - отвечал "не знаю". В конце концов люди, собравшиеся вокруг них в надежде послушать мудрый разговор, не выдержали такого издевательства и прогнали его прочь - в ответ на что безумный суфий уверенно зашагал в ту сторону, куда не вела ни одна дорога. Бахааддин же обратился к толпе со следующими словами: "Глупцы! Этот человек разыграл для вас роль обычного человека. Вы отнеслись к нему с презрением - он же валял дурака, нарочито проявляя ту безголовость, которую день за днем выказывает каждый из вас бессознательно".
В другой притче, рассказанной Шахом же (в сборнике "Волшебный монастырь"), безымянный суфийский Учитель так поясняет асоциальное поведение дервишей (название Маламатиййа, однако, не оговаривается): "Они могут навлекать на себя укоры для того, чтобы показать обычным людям, с какой готовностью те порицают других. Наблюдательные смогут заметить это в себе и, что менее вероятно, осознать. Дервиши могут навлекать на себя упреки с целью сделать явной для окружающих низменную природу человека. Ведь человек циничный и завистливый может быть подобен змее, выглядящей очень красиво, когда она греется на солнышке. Чтобы проявилась ее подлинная природа, она должна испугаться или почуять интерес к добыче. Так и для того, чтобы завистливый и алчный человек отбросил маску мягкости и сочувствия, требуется кто-то, выглядящий беззащитным, или другой выглядящий аппетитным кусочек".
При таком подходе к делу Маламатиййа (равно как и юродивые во Христе) являются такими же духовными наставниками, как и обычные суфии (святые), только они действуют методом от противного - они берут какой-то человеческий порок, переносят его на себя, иногда доводя до абсурдного максимума, и возвращают человеку: смотри, вот каким ты видишься со стороны. Данный метод "воспитания" не лишен известной доли здравомыслия: человеку в силу своей психической конституции гораздо проще совершенствоваться, видя перед собой нечто неприглядное и отталкивающее, нежели нечто совершенное и тем более святое. "Святым я все равно не стану, так чего мне зариться на эту святость: она недостижима", - примерно так рассуждает обычный человек, - "зато стать лучше этого подонка мне не составит труда". Человеческое, слишком человеческое.
Короче говоря, если подходить к проблеме "умышленного безумия" с социальной точки зрения, люди порицания и тайные святые - это зеркала. Здесь, конечно, приходит на память персонаж из "Вальпургиевой ночи" Майринка - Цркадло (от чеш. zrcadlo - "зеркало"), который и занимался тем, что показывал людям их собственные души такими, какими они являются на самом деле, а не такими, какими те выставляли их напоказ. Впрочем, Цркадло - вовсе не человек порицания или тайный святой, он - юродивый, мешугге, обладающий к тому же сильными медиумскими способностями (вообще же в той или иной степени медиумом является практически каждый душевнобольной, что объясняется довольно просто: не имея своей собственной личности, которая сопротивлялась бы любому тонкому или психическому вторжению извне, он легко дает приют различным нетелесным сущностям - духам ли, душам умерших людей и т. д.). Очевидно, что феномен типа Цркадло - явление крайне редкое, так как он представляет собой результат действия исключительно тонких сфер, о человеческой воле и стремлении к просветлению, как в случае Маламатиййа и юродивых во Христе, здесь говорить не приходится.