- Хорошо погуляла, красавушка?
- Да, дошла до самого моста у пивной.
Она так старательно выговаривала слова, что уголки рта врезались ей в щеки, точь-в-точь как завитки инициалов на его перстне врезались в золото. Ее обычно угрюмые глаза ласково смотрели на него, при этом освещении она казалась чуть ли не красавицей. Он погладил ее по рукам и задал ей второй, очевидно дежурный вопрос. Отвечая, она улыбнулась ему.
- А клёв был? - спросил он.
- У моста рыба жирует.
- То ветер дул. По ту сторону долины всегда гуляет ветер.
Стиви громко захохотал, голос его казался грубым, хамским по сравнению с звучным голосом девушки и изысканными интонациями старика.
- Жирует? Клёв? Скажешь тоже, клёв! Это я плевал в воду, когда ты отворачивалась.
- Да нет, клёв был, - вспылила она. - Они играли - я видела, как серебрились брюшки.
- Ой-ёй, боже ж ты мой! - издевательски протянул Стиви. - Брюшки! Какие выражения! Ой-ёй-ёй!
Кочетт так стиснул палку, что она затряслась, а костяшки пальцев у него побелели. И как затопочет на Стиви:
- Раз дама говорит, что есть клёв, значит, клёв есть. Вы грубите даме - неужели вы так плохо воспитаны?
Голос у него дрожал, словно он и сам испугался своей дерзости. И было чего пугаться! Стиви, как и следовало ожидать, так завелся, что едва не хватил старика по голове.
- Всякий тут английский сукин кот будет мне указывать, как обращаться с девчонкой, да и вообще с девчонками. Не бывать этому!
У Кочетта затряслась рука, затряслись ноги - он взгромоздился на палку; стоя, он был выше нас всех: согбенная спина распрямилась, гигантская тень, взметнувшаяся позади, сделала его чуть не великаном. И тут мне открылось, каким он был в лучшую свою пору, как ловко сидел на лошади, как лихо закидывал удочку с вершины скалы - жилистый, поджарый гигант. Чуть ли не величаво он указал Стиви трясущейся палкой на дверь:
- Прошу вас оставить мой дом, сэр. Я не позволю больше над собой измываться, уходите немедленно.
- Я уйду, - завопил Стиви, - тогда и только тогда, когда мне заблагорассудится. Кто вы такой, чтоб мне указывать? Да вы понимаете, кому вы указываете? Уж не думаете ли вы, Что можете указывать мне? Еще чего! И разрешите вам сказать, мистер Александр Кочетт, я остаюсь здесь.
По Стиви было видно, что он хватил лишку в пивной, глаза его горели бесовским огнем; он одним прыжком перелетел по другую сторону камина и глумливо плюхнулся в кресло, с которого только что встал старик. Взял с каминной полки стакан старика, обтер рукавом край и издевательски поднял стакан. Наступило молчание, прервал его хохот Джипси - старика он сразил наповал. Кочетт занес палку, стеганул по руке с воздетым стаканом брызнули осколки, я вскочил. Кочетт, отталкивая мою руку, лез лицом к лицу Стиви, Джипси чудом успела удержать кулак Стиви, не то бы он угодил прямо в слезящиеся, полуслепые глаза старика. Кочетт только что не рыдал, так уязвлен он был девчонкиным смехом над его старостью и немощью. Захлебываясь слезами, он только и мог сказать:
- А вы хам! Сопляк и хам!
Я оттеснил Стиви. Кочетт обратился ко мне:
- Эта девушка. Если с ней что-нибудь, избави боже, случится...
- Ух, ты и ханжа! - выкрикнул Стиви в пространство, словно искал, к кому бы обратиться. - Вы только послушайте его! Боже! Боже избави! Нет, каков ханжа!
- Хорошо, хорошо. - Я просил, молил Джипси увести Стиви, сам отталкивал его, и она тянула, толкала и наконец вынудила его уйти. Держалась она на удивление невозмутимо, словно брань, пререкания, грубость были ей нипочем. Я усадил старика в кресло, налил ему виски и вышел - Стиви стоял подбоченясь на лестничной площадке. Я понял, ему неловко, что он так геройствовал при мне, и подумал: знай он, что я здесь, он не стал бы затевать ссору со стариком. Я молча постоял около него, и чуть погодя он сказал, что жалеет - надо бы ему сдержаться, ведь теперь мне нельзя остаться в Усадьбе. Не знаю, о чем думал Стиви, но я думал только об одном: куда пойти? Остаться в Усадьбе я не мог, идти со Стиви тоже не мог. Надежды на тихую, безмятежную ночь рухнули, и я возмущался Стиви, как возмущаются хулиганом, который своими криками и реготом нарушает прекрасную музыку. Мы постояли молча, глядя в ночь. Вспугнутая птаха ворохнулась в лесу, плавной дугой обреченно скатилась звезда и растаяла в воздухе - словно чья-то могучая рука процарапала небо лучом.
Покусывая ногти, Стиви сказал:
- Передай Джипси, пусть идет сюда.
Я вернулся в гостиную - девушка и старик стояли подле окна.
- Стиви хочет поговорить с тобой, - сказал я, и когда она, тяжело, устало ступая, вышла, я поглядел на Кочетга, а он на меня, но мы не обменялись ни словом. Я снова отвел глаза и в блестящем стекле окна различил, что старик по-прежнему не сводит с меня глаз. Потом застегнул пиджак и обернулся к нему.
- Пожалуй, мне пора идти, - сказал я.
- Идти? Куда вы пойдете?
- Понятия не имею, только...
- М-м-м, если не ошибаюсь, вы предполагали пожить здесь, верно?
Я долго колебался, прежде чем ответить:
- Да, вы не ошиблись. Но ведь я и сейчас мог бы остаться у вас на сеновале и вы бы и знать не знали о том. До свидания, - сказал я в заключение. - Рад был с вами познакомиться.
- Погодите, юноша, я с вами не прощаюсь. И вы не будете жить у меня на сеновале, поскольку сеновала у меня нет. Живите там, где и намеревались жить. Хоть вы и не соблаговолили испросить моего разрешения, живите у меня. Если не ради вас, то в память о ваших родителях.
Он встал и медленно заковылял к двери, унося с собой наполовину опорожненную бутылку.
- Да разве я мог бы помешать, если б даже вы и решили прожить здесь хоть целый месяц? Оставайтесь у меня! И пропади все пропадом!
- Не останусь, - сказал я.
Уже с порога он повернулся ко мне.
- Прошу вас, останьтесь, - сказал он и часто-часто закивал головой, как бы в подтверждение своей просьбы. - Останьтесь, останьтесь, прошу вас!