— Возьми себе эти орешки и пряники и нас угости и гостей своих — видишь, сколько у тебя гостей-то? А это вот возьми (подала кусок розового коленкора) и сшей себе мешок, куда и сложишь все свои вещи, видишь у тебя сокол-то с каким полетом, ты с ним далеко, далеко улетишь, мы тебя и не увидим.
Ни родители, ни дочь не придали этим словам какого-нибудь значения. Но, спустя несколько времени, к девушке посватался один профессор духовной семинарии, красивый, видный и вполне хороший человек, только что назначенный священником в одну из посольских церквей за границу… Свадьба состоялась. Новобрачные уехали за границу, обзавелись семьей и никак не могли собраться побывать в России. И родители некогда подкинутой девочки и Анна Ивановна скончались, не повидав далеко улетевшую любимицу.
На свадьбе приемной дочери протоиерея Иванова была между другими гостями его племянница, в то время еще молодая девушка — Клавдия Михайловна Иванова (род. 1823 г. умерла в 1907 году). Молодежь веселилась, танцевала. Пожилые и старцы любовались весельем молодежи. Анна Ивановна также, по-видимому, пришла полюбоваться на веселящуюся молодежь. Никто на нее не обратил внимания.
Вдруг она подходит к веселящейся Клавдии Михайловне и повязывает ей на голову розовую ленту.
— Видишь, говорит, какой я тебе розовый бутон надела на голову: вот ты на всю жизнь и будешь розовым бутоном.
— Не поняла я в то время слов Анны Ивановны, — говорила мне в 1906 году уже почтенная старица Клавдия Михайловна (ей было 83 года), но теперь вижу, что она мне предсказывала. Она предсказывала мне, что я всю жизнь останусь девушкой. Так это, как видите, и случилось.
Незадолго до своей смерти Анна Ивановна, захватив с собой гробовой покров, пришла на Смоленское кладбище и пригласила о. настоятеля отслужить панихиду. Приведя настоятеля на то место, где теперь часовня над могилой р. Б. Анны[6], Анна Ивановна разостлала на земле покров и просила отслужить панихиду по рабе Божией Анне. Когда панихида была отслужена, Анна Ивановна покров пожертвована в церковь с тем условием, чтобы им были покрываемы тела убогих покойников, а о. настоятеля кладбища просила похоронить ее на том месте, где лежал покров. Отец настоятель, разумеется, это желание Анны Ивановны обещал исполнить.
С 1-го по 5-е июля 1853 года в Петербурге замечалось необыкновенное оживление. Тысячи людей всевозможных возрастов, званий и состояний, молча, с сумрачными, печальными лицами спешили к Спасской, на Сенной, церкви. Экономные хозяйки, кухарки, мелочные торговцы, пришедшие на Сенной рынок за провизией, оставляли в лавках свои ридикюли, корзины, лотки, и также спешили к церкви Спаса. От Гостиного двора, Перинной линии, всех улиц и переулков, окружающих Сенную площадь, целые толпы народа сновали взад и вперед к той же церкви.
Со стороны можно было бы подумать, что случилось что-нибудь необыкновенное, грандиозное: слишком уже велико было движение. Но ничего особенного не случилось. Произошло лишь самое обычное, ежедневное явление: 1-го числа вечером в тесной квартире Березайских тихо, безболезненно скончался самый скромный, ничем, по-видимому, не выдающийся, старенький, слабенький человек, много лет питавшийся милостыней — раба Божия юродивая Анна Ивановна, так долго старавшаяся, под видом оборванной, грязной побирушки, возбуждавшей то жалость, то отвращение во встречавшихся, избавиться от всего земного, греховного и достичь истинного счастья, соединиться со Христом.
Перед самой кончиной Анна Ивановна, прощаясь со всеми окружающими ее лицами, между прочим сказала:
— Куда, куда не будут просить похоронить меня! Но я желаю лечь в одну могилу со своей матушкой на Смоленском кладбище. Отец Василий знает это место, и он там меня похоронит.
И это предсказание Анны Ивановны исполнилось в точности. Еще до ее кончины монахини женского монастыря в С.-Петербурге, когда они узнали о выборе Анной Ивановной себе места могилы на Смоленском кладбище, стали приходить к ней и просить, чтобы она завещала похоронить себя в женском монастыре и предлагали ей для этого любое место. Но Анна Ивановна ни за что не хотела согласиться на это предложение.
После же ее смерти Преосвященный Нафанаил хотел было похоронить ее на кладбище Александро-Невской Лавры, а преосвященный Игнатий (Брянчанинов), бывший в то время наместником Сергиевой пустыни, — у себя на монастырском кладбище, но никто из них не осмелился нарушить прямой воли усопшей; решено было похоронить ее на Смоленском кладбище и на выбранном ею месте.