В сердце Ирины теперь жил один Бог, кроткий, любящий, справедливый. Мир с его злобой, ненавистью, несправедливостью потерял для нее всякую цену. Ирине хотелось бы уйти туда, где Бог ближе к человеку и человек к Богу. И вот, влекомая религиозным чувством, она убегает от господ и уходит в Киев. Здесь в сумрачных пещерах, при гробах подвижников-страстотерпцев чистая душа несчастной женщины нашла и покой, и отраду. Но недолго продолжалось это блаженство. Господа Шмидты не могли равнодушно отнестись к побегу Ирины: с ее уходом они потеряли трудолюбивую и умелую прислугу. Начались розыски, и полиция обнаружила местопребывание Ирины. Ее схватили и, как беглянку, прежде посадили в острог.
Когда Ирину привезли к ее господам, те, чувствуя свою вину и желая загладить свою жестокость, простили ее побег и сделали ее огородницей. Два года прослужила им Ирина верою и правдою, но она уже была не та, что раньше: киевские впечатления глубоко залегли в ее душу, ее снова потянуло к безмолвным пещерам, к старцам-отцам, которые сумели умиротворить ее смущенную душу. Сильно горело и билось в ней сердце любовью к духовной жизни, и вот она, несмотря на все пережитые ужасы тюрьмы, не выдержала и вторично убежала от своих помещиков. Снова начались полицейские розыски, и снова Ирину нашли в Киеве. Тем же порядком, с теми же заключениями Ирину препроводили на родину. Господа встретили ее сурово и жестоко обошлись с ней. Разутую, полураздетую, без куска хлеба ее выгнали на улицу и запретили показываться на глаза.
Участь ее решилась: духовные отцы благословили ее на юродство ради Христа.
Пять лет она бродила по селу, как помешанная, служа посмешищем не только для детей, но для всех крестьян. Тут она выработала привычку жить все четыре времени года на воздухе, голодать, терпеть стужу и зной.
За неимением личных сведений от блаженной Паши, мы не можем сказать, где она жила до переселения в Саровский лес, или она прямо удалилась туда из господской деревни. Несомненно одно, что в Киеве она приняла тайный постриг с именем Параскевы и оттого называла себя Пашей.
В Саровском лесу она пребывала, по свидетельству монашествующих в пустыни, около 30 лет, жила в пещере, которую себе вырыла.
Говорят, что у нее было несколько пещер в разных местах обширного непроходимого леса, переполненного хищными зверями и медведями. Ходила она временами в Сэров, в Дивеев, и ее часто видели на Саровской мельнице, куда она являлась работать на живущих там монахов.
«Во время своего житья в Саровском лесу, долгого подвижничества и постничества она имела вид Марии Египетской, — говорил архимандрит Серафим (Чичагов), автор «Серафимо-Дивеевской летописи», — худая, высокая, совсем сожженная солнцем и поэтому черная и страшная, она носила в то время короткие волосы, так как все поражались ее длинными до земли волосами, придававшими ей красоту, которая мешала ей в лесу и не соответствовала тайному постригу. Босая, в мужской монашеской рубашке-свитке, расстегнутой на груди, с обнаженными руками, с серьезным выражением лица, она приходила в монастырь и наводила страх на всех, не знающих ее».
Безропотно переносила она в лесу много различных лишений. Терпеливо переносила одиночество. Терпела ночные страхи, какие так естественно испытывать человеку в дремучем лесу среди непроглядной тьмы ночи. Пройдет, прокричит зверь, сломится ветка, зашумит буря в лесу, грянет гром, ливень забарабанит по листьям девственного Саровского леса — все пугало и наводило страх. Кроме этих естественных страхов было немало и необычных, которые наводил на подвижницу враг рода человеческого. Но все терпеливо переносила подвижница.
Окрестные крестьяне и странники, приходившие в Саров, глубоко чтили подвижницу; прося ее молитв, они приносили ей пищу и деньги, а она тотчас же раздавала это неимущим. Недобрые люди напали на подвижницу, надеясь найти у нее много денег. «Нет у меня денег», — отвечала разбойникам Паша.
Разбойники сильно избили ее, оставив истекающей кровью. Целый год она была между жизнью и смертью, но потом оправилась, хотя последствия побоев не прошли совершенно.
Несмотря на тяжесть одинокой жизни и сопряженные с нею опасности, Паша долгое время не хотела оставить своего лесного уединения. Очевидно, пустынная жизнь как нельзя более отвечала ее духовным потребностям, ее любви к Богу, ее стремлению к самоусовершенствованию.