Архимандрит Иоанникий был настоятелем Устюжского Михаило-Архангельского монастыря. Приходит однажды к нему Пелагия Андреевна печальная, молчаливая и садится под стол в комнате архимандрита, жмется и говорит: «Тесно, жить негде». Скоро после того поднялось дело об отобрании каменного монастырского корпуса для помещения в нем общежития Устюжского духовного училища. Корпус был передан в ведение духовенства. Довольно многочисленное братство обители не уместилось в оставшемся здании: о. архимандриту, действительно, пришлось тесниться и жить в прихожей.
Иван Николаевич Костяшин, секретарь духовного правления, рассказывал случай из жизни своей тетки, жены священника Бабаевского прихода А. Попова. Она приехала в Устюг и ранним утром вышла на базар. Встречается ей Березиха и говорит: «Ой, горе-то какое у меня, Березин сегодня ночью руки поморозил», а сама почти плачет и показывает вторые суставы рук: «До этих мест, говорит, отнимать надо». Приезжает матушка домой, и — о горе! Ее муж в ту ночь, про которую поминала юродивая, в нетрезвом виде отморозил себе руки действительно по вторые суставы.
Протоиерей Вельского Троицкого собора Н. Следников рассказывал о следующих трех знаменательных встречах с Пелагией Андреевной.
«В первый раз я увидел ее в торговой лавке А. Е. Кузнецова в начале сентября 1858 г. Меня только что поместили в Устюжское духовное училище.
В лавку Кузнецова я пришел с матерью. Там в это время находилась и Пелагия Андреевна. Она попросила у матери копейку и получила ее. Мать, признавая Пелагию Андреевну вместе с другими устюжанами за прозорливую, спросила у нее: «Вот это мой сын, поступил он ныне в духовное училище. Что из него будет?» Тогда Пелагия Андреевна, ни к кому не обращаясь, заговорила сначала совсем безсодержательно, как неумная, а потом сказала: «Он выучится, будет священником, благочинным, большим попом будет, меня будет поминать, моего Березина поминать будет (т. е. мужа, которого звали Иоанном)». Затем она выбежала из лавки, а мы остались купить что-то для дома в деревню. Конечно, слова Пелагии Андреевны были приняты не за предсказания, а за пустой набор слов со стороны юродивой. Однако почему-то я хорошо запомнил эти слова. С течением моей жизни предсказания Пелагии Андреевны, высказанные 8-летнему мальчику, исполнились, и я, кажется, со дня посвящения моего во иереи ни разу не забывал поминать ее, ее мужа и отца, считая это для себя завещанием блаженной.
«Однажды родители мои послали мне, кажется, коп. 30–40 серебряными монетами на школьные надобности. Я хранил их в кармане ватной манишки, которая составляла в наше время ученья, кажется, неотъемлемую принадлежность ученического костюма и носилась на груди. Вскоре после получения денег, помнится, в воскресенье пошел я к поздней обедне в церковь Спаса Обыденного, где дядя мой, у которого я жил на квартире, был диаконом. Пришел я на берег р. Сухоны к торговым рядам и стоял у обруба (сплоченных между собою бревен стоймя для укрепления берега во время ледохода), так как к обедне не было еще благовеста. В то время подходит ко мне Пелагия Андреевна и говорит: «Дай мне копеечку». Я сказал: «Нет у меня копеечки». Юродивая на это сказала: «Есть, есть; у тебя серебряные есть копеечки». И тотчас торопливо убежала от меня. Тогда я вспомнил, что со мною действительно были посланные из дома деньги.
«В третий раз встреча моя с Пелагией Андреевной была тоже в какой-то праздничный день и тоже у обруба. Подошла она ко мне и сказала: «Ты что сегодня не на свадьбе? У вас сегодня дома свадьба». Я возразил, что у нас свадьбы быть не может. Пелагия Андреевна отошла от меня. Тогда мне было лет 10, я был старший в семье, следовательно, и принял обращенные ко мне слова Пелагии Андреевны за нелепость. Между тем они имели значение. Дня через два-три меня известили из дома, что в нашем приходе умер о. диакон Кичанов и в тот день, когда Пелагия Андреевна говорила мне, что у нас дома свадьба, было погребение о. диакона».