…если объективная реальность любой из моих идей столь несомненна, что я не могу считать себя ее причиной, то отсюда с неизбежностью следует, что я в мире не один и что в нем аналогичным образом существует какой–то иной объект, который и является причиной этой идеи. Если бы у меня не возникали идеи подобного рода, у меня бы не было достаточных оснований для того, чтобы быть уверенным в существовании чего–либо, отличного от меня
.
В этом месте какой–нибудь дзэнский учитель стукнул бы Декарта своим посохом, чтобы подтвердить тем самым существование объектов, отличных от Декарта и его идей.
Однако дзэнский учитель, пожалуй, не переубедил бы Декарта, поскольку далее тот переходит к своей основной идее: доказательству того, что существует также и Бог.
Единственная идея, которую осталось обсудить, — это идея Бога. Есть ли в этой идее что–либо, что нельзя рассматривать как исходящее из меня? Под именем «Бог» я разумею существо, которое бесконечно, неизменно, ни от чего не зависимо, всеведуще, всемогуще и посредством которого я сам и все прочие объекты, если таковые имеют место, были созданы. Все эти признаки настолько значительны и настолько впечатляющи, что чем внимательнее я их изучаю, тем менее вероятным мне кажется, что они могут исходить из меня одного. Таким образом, в свете всего только что сказанного не остается ничего иного, как заключить, что Бог существует.
Осанна! Мы уверовали. Конечно, при условии, что мы верим в разум Декарта не меньше, чем он сам в него верил. Декарта отличала непоколебимая вера в собственные идеи, точь–в–точь как Платона, и все, о чем бы он ни помыслил, должно было именно таким и быть. Но в аргументах Декарта можно легко обнаружить слабое место. Его идеи доказывают лишь собственное существование, а вовсе не су — [114] ществование того, к чему они относятся. Декарт полагал, что его идея Бога должна исходить из Бога, на самом же деле его ум, скорее всего, молился лишь самому себе.
Несколько других западных философов также сумели доказать — по крайней мере, самим себе — существование некоего высшего существа. Прибегнув к логическим рассуждениям, они дали подробнейшее описание атрибутов этой божественной силы:
Мы можем также заключить, что это высшее существо, которое является единственным в своем роде, всеохватывающим и необходимым, не имеющим ничего вне себя, что было бы от него независимо, не должно подпадать ни под какие ограничения и должно вмещать в себя столько от действительности, сколько возможно.
Готфрид Вильгельм Лейбниц
Все идеи, постольку, поскольку они имеют отношение к Богу, истинны, то есть являются надлежащими, и посему (согласно общепринятому определению эмоций) Бог избавлен от всех страстей.
Барух (Бенедикт) Спиноза
Святые дураки, как восточные, так и западные, могли бы поинтересоваться, каким образом западным философам удалось с помощью всех этих рассуждений проложить путь между собой и своим богом. Ведь, казалось бы, рациональные объяснения отделяют мыслителя от Бога, приписывая тому некие неизменные и уникальные свойства. Более того, попытки постичь Бога только умаляют его силу и делают его менее таинственным. Перефразируя слова Лао–цзы о дао: «Дао, о котором можно что–то сказать, — не вечный дао», можно сказать: «Бог, о котором можно что–то сказать, — не вечный Бог».
Трактаты классиков западной философии являют собой подлинные шедевры абстрактного мышления. Однако, с позиции философии современного языка, многие из этих рассуждений являются чистой бессмыслицей, так как авторы трактатов пользуются определениями, которые не прояснены, и понятиями, которые замыкаются на самих себе. Вдобавок темы этих философских споров показались бы современному человеку совершенно неуместными. Воз — [115] можно, у всех идей и способов познания и не может быть иной судьбы: все доказательства носят временный характер, а все жгучие вопросы в конце концов теряют свою актуальность и не оставляют после себя и следа. Давая характеристику западной философии с позиций XX века, Людвиг Витгенштейн делает вывод:
В результате философия лишь обнажает тот или иной пласт бессмыслицы и те шишки, которые познание себе набило, пытаясь преодолеть заложенные в нашем языке ограничения.
Классическая западная философия сделала разум новоявленным Мессией, этакой божественной силой, которая воплотилась ради того, чтобы принести людям спасение. Мы можем себе представить, как Божественный Разум — безупречный по форме воздушный шар, наполненный мыслями, — отрывает западного человека от земли, от всего телесного и созданного природой, чтобы перенести его в некое созданное специально для него прибежище. Паря с риском для себя в течение веков где–то в вышине, мы только и делали, что думали и думали, но в конце концов нам пришлось опять спуститься на землю. В результате все та же безумная мудрость нанесла нам сокрушительный удар по голове. [116]
ГЛАВА 6
ФИАСКО ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМА
Я хочу, чтобы мне или объяснили все, или не объясняли ничего. И рассудок не в силах помочь, когда он слышит этот крик, идущий из сердца. Ум, пробужденный этим призывом, ищет и не находит ничего, кроме противоречий и бессмыслицы. Сам мир, ни единой цели которого я не понимаю, лишен всякого смысла.
После длительного периода, в продолжение которого разум делал неимоверные усилия, чтобы осмыслить окружающий мир, западная философия путем проб и ошибок пришла к собственной разновидности безумной мудрости. В XVIII–XIX веках мыслители Запада вынуждены были с горечью признать, что интеллект не способен понять мироздание и его предназначение. В середине XX века представители философского течения, названного экзистенциализмом, объявили о том, что разум зашел в тупик, а классическая западная философия умерла.
Экзистенциалисты страстно хотели постичь природу своего ума, дать ей наименование и упорядочить ее, но разум не оправдал их надежды. Уподобившись обманутым любовникам, многие из них впали в меланхолию и, ожесточившись, набросились на некогда превозносимый ими человеческий интеллект.
Разум не помог экзистенциалистам найти путь к спасению, но он и удержал их от того, чтобы начать искать утешение в боге или религии. [117]
Вера в Бога требует от человека определенного насилия над разумом, на которое смогли решиться лишь немногие из экзистенциалистов. В религии же они находили только пустые слова и ритуалы, видя в ней еще один печальный итог западной цивилизации. Больше всего бранных слов досталось религии от Фридриха Ницше.
Сегодня неприлично быть христианином. Во мне зарождается чувство омерзения <…> Оглядываюсь по сторонам: не осталось ничего от того, что когда–то именовалось истиной, и мне нестерпимо слышать слово «истина» из уст жреца. Сегодня каждому следует знать, что богослов, жрец, Папа не заблуждаются, но лгут, — лжива каждая произносимая ими фраза, и они уже не вольны лгать «невинно» и «по неведению». Жрец, как и всякий человек, тоже знает, что нет ни «бога», ни «грешника», ни «искупителя», что «свобода воли» и «нравственный миропорядок» — ложь: серьезно и глубоко преодолевающий самого себя дух уже никому не дозволяет не ведать о том…
Одному интеллекту и ничему иному и следовало бросить вызов.