В целях переоценки искусства некоторые его деятели сделали искусство предметом своих исследований. Они устранили из своего творчества все, что могло иметь отношение к миру, в надежде, что их взгляд прояснится и что они доберутся до «основ». В то время как физики уменьшили свой мир до размера субатомных частиц, деятели искусст — [240] ва свели свой к линиям, цвету, форме, ритму и тембру — количественным показателям, которые предшествуют идее и стоят за всеми ощущениями. Бог умер, и все символы физики и геометрии сместились к центру полотна. Василий Кандинский увидел в этих символах изображение нового духовного идеала:
Представление о том, что можно найти удовлетворение в искусстве, является сегодня не более чем препятствием, досадной помехой, завуалированным филистерством. Сюзан — Зонтаг
Мое творчество — это набор ключевых звуков. Если у кого–то появляются головные боли от обертонов, ему придется запастись аспирином Сэмюэл Беккет
Соприкосновение острого угла треугольника с кругом оказывает не менее сильное воздействие, чем палец Бога, касающийся пальца Адама, у Микеланджело.
Художники XX столетия обратились к чистым цветам, простым геометрическим формам или разбросанным как будто в совершенно случайном порядке красочным пятнам, какие можно видеть на полотнах Джексона Поллока.
На сценических подмостках театр абсурда стал обходиться без начала, середины и конца действия, а также перетасовал последовательность и смысл слов.
Авангардный джаз и классическая музыка не оставили камня на камне от старых понятий гармонии и ритма, обратившись к чистому звуку, существующему вне мелодии и формы.
Люди искусства стали интересоваться самой материей искусства, первичным взаимодействием органов чувств с волнами света и звука.[241]
Культура китча, кэмпа и коллажа
Мне на самом деле жаль людей, которые считают, что такие вещи, как мыльницы, зеркала или бутылки из–под кока–колы, уродливы и никчемны потому, что они окружают людей на протяжении всего дня.
Роберт Раушенберг
Некоторые деятели искусства XX века были великими ловкачами, которые поставили перед собой цель стереть все грани и различия между святым и мирским, прекрасным и уродливым, высоким и низким. В результате в искусстве появилось течение, которое отвергало саму идею искусства.
Задача кэмпа исключительно в том, чтобы развенчать серьезное. Сюзан Зонтаг
Любой может стать знаменитостью в пятнадцать минут. Энди Уорхол
В 1914 году Марсель Дюшам задал тон этому направлению, начав продавать обычные предметы как произведения искусства, которые он называл «готовыми вещами». Однажды Дюшам зашел в скобяную лавку, купил металлическую подставку для сушки бутылок и просто поставил на ней свою подпись, превратив тем самым эту подставку из потребительского товаре в «произведение искусства». В другой раз он приобрел лопату для расчистки снега, надписал ее и назвал «Перед сломанной рукой». Художники–коллажисты, такие как Роберт Раушенберг, подхватили идеи Дюшама, начав использовать самые обычные предметы, например газетные вырезки или автомобильные шины, в качестве элементов своих произведений. Джон Кейдж включил в свою музыку звуки повседневной жизни. Энди Уорхол представлял всем знакомое изоб — [242] ражение этикетки с консервной банки или какой–нибудь популярной личности и повторял его до тех пор, пока мы не начинали видеть это изображение, подобно розе Гертруды Стайн, в новом свете — быть может, как некую икону религии материализма.
Подобно дуракам–мудрецам, эти деятели искусства воспринимали XX столетие с простодушием и удивлением, а порой относились к нему как к полному абсурду.
Подобно клоунам и шутникам, они рассматривали все происходящее вокруг как объект либо забавы, либо насмешки.
Этот взгляд в духе безумной мудрости дал начало новым формам искусства. В их числе были «вырезки» — рассказы и стихи, составленные из выбранных наугад фрагментов различных печатных изданий, и «найденная поэзия» — цитаты, взятые из таких источников, как газеты, статьи по медицине и правительственные речи. Музыку писали, пользуясь предсказаниями, такими как «И цзин» или гороскопы. Эпоха была наполнена случайным искусством, «найденным искусством», искусством, которое везде и всюду. Художники забавлялись захламленным ландшафтом, извлекая из все увеличивающегося ряда образов и товаров потребления отдельные экспонаты и направляя на них свет прожекторов. В ходе этого процесса они демонстрировали нам как всю заданность нашего восприятия, так и наше окружение, нашу «цивилизацию». Сюзан Зонтаг дала этой новой эстетике следующую оценку: «Искусство нашего времени шумит, призывая к молчанию».
В некотором роде творцы китча напоминали дзэнских учителей. Они указывали на обыденное и перекидывали мостик между нами и той средой, которая нас постоянно окружает. Их искусство было не–искусством, прославлением земного, западным вариантом хайку. Когда начинаешь смотреть на мир глазами безумной мудрости, он становится сценой, а все вокруг — искусством.
Неистовые выверты искусства в XX веке, возможно, были вызваны включением некоего механизма выживания вида. Аляповатые пятна и нагромождения предметов в изобразительном искусстве, звучащие диссонансом лязг и гудение в музыке, абсурд театра, завывания и причитания поэзии — быть может, бунт деятелей искусства в целом 243 явился следствием инстинктивной потребности возродить чувственное, интуитивное начало, вернуть правому полушарию, мифическому видению мира, человеческим страстям, безумной мудрости утраченные ими позиции. Лоуренс Ферлингетти пишет:
Чаплин умер, но я бы поносил его котелок, переживший все мифы, чтобы постараться увидеть «маленького человека» в каждом из нас.
ГЛАВА 15
И ТОГДА БОГ СКАЗАЛ: «ДА БУДЕТ БЕЗУМНАЯ МУДРОСТЬ
Все великие истины расценивались поначалу как богохульства.
XX век был нелегким временем как для Бога, так и для его творений. В 1960‑х на обложке одного из номеров журнала «Тайм» красовался вопрос: «Так что: Бог умер?» Шутник на это рассмеялся бы и сказал: «Конечно же, Бог не умер. Просто он переживает кризис середины жизни».
Раз мы затронули эту тему, безумная мудрость хотела бы отметить, что даже если все боги и богини — лишь плод нашего воображения, это не значит, что они — не «реальны». По крайней мере, они не менее реальны, чем мы сами. Кроме того, более вероятно, что истинны все религиозные системы, а не какая–то одна. Каждый бог и богиня помогают нам понять себя и придают нам благородство; следовательно, каждый из них является нашим «творцом». Каждое вероисповедание дает нам утешение в обретении некоего «высшего смысла», места, где мы можем получить ответы на свои вопросы и преклонить свою голову. Независимо от того, поклоняемся ли мы Солнцу или Сыну, мы всегда поклоняемся самой жизни; мы поклоняемся самим себе.
Нам трудно дистанцироваться от своей веры. Однако за последние несколько веков антропология и средства 245 массовой информации явили нам целое сонмище богов и религий, и это должно пролить некоторый свет на все системы вероисповедания, включая и нашу собственную. Давайте сделаем небольшое отступление и пройдемся по узкой дорожке XX века, что пролегает между богохульством и здоровым, с примесью юмора, скептицизмом.