На своем смертном одре учителя выглядят бесстрашными, полностью сохраняют свой литературный профессионализм и готовы в ироничном ключе поделиться своей безумной мудростью.
За несколько дней до своей смерти дзэнский наставник Кодзан Исикё собрал своих учеников, велел им похоронить его без каких–либо почестей и запретил проводить по нему поминальную службу. Он написал следующие стихи в утро своей кончины, после чего отложил в сторону кисточку для письма и умер в сидячем положении:
Для дзэнских монахов является обычным делом умереть сидя в медитации. Такая смерть считается благоприятной. Китайский дзэнский учитель Чжисянь спросил сво — [270] их учеников: «Кто умирает сидя?» Они ответили: «Монах». Тогда он спросил: «Кто умирает стоя?» Его ученики ответили: «Просветленный монах». Тогда Чжисянь сделал несколько шагов и умер стоя.
В «Юморе Востока» Р. Г. Блит рассказывает о еще более впечатляющем уходе: дзэнский монах Дэн Иньфэн спросил своих последователей, умирал ли кто–нибудь, находясь вниз головой. Когда ему сказали, что о подобном никто никогда не слышал, он встал на голову и испустил дух. Блистательный финал, исполненный великим дураком.
Тело Б. Франклина, печатника, подобно обложке старой книги с вырванным содержанием, лишившейся своей позолоты и тиснения, служит здесь пищей для червей. Но этот труд не пропадет даром, ибо он, как верил его создатель, будет издан опять в новом, более красочном виде, исправленный и откорректированный автором.
Эпитафия на могиле Бенджамина Франклина
ГЛАВА 18
КОНЕЦ — ЭТО ТОЖЕ СЕРЕДИНА
Я — никакой не полубог,
я не могу сцепить все это воедино.
Возможно, мы и не покажем себя мудрецами, если сделаем какие–то выводы из того, что было сказано в этой книге, но отказаться от такой попытки было бы полным безумием. В любом случае у нас в запасе осталось еще несколько цитат, которые будут хороши в качестве итога. Поэтому давайте переходить к заключению. Как мог бы сказать Гроучо Маркс: «Привет… мне нужно уходить».
Факел сомнений и хаоса — вот что несет в своих руках мудрец.
Чжуан–цзы
Мы услышали целый хор голосов, пропевших на все лады на тему безумной мудрости, и чаще других звучали такие слова: мы не можем быть уверены почти ни в чем. Как только мы утверждаемся в каких–то своих знаниях, появляется ловкач и вносит во всё изменения или являет нам еще один пласт реальности. Согласно безумной мудрости, имя истины — превращение.
Мы находимся здесь, и происходит это сейчас. Все остальные человеческие знания — вздор. Г. Л. Менкен
Безумная мудрость указывает, что всему, что мы знаем, всему, во что мы верим, и всему, что мы собой представляем, суждено возникать и исчезать. Жизнь подвергается постоянной трансформации: от микроба к обезьяне, а от нее к человеку. Человек поднимает флаг только затем, чтобы его опустить, и вскоре на месте последнего начинает развеваться новый. Мы переходим от культуры к культуре, от парадигмы к парадигме, и традиционные представления сегодняшнего дня неизменно вытесняют взгляды дня вчерашнего. Боги приходят и уходят, и появляются все новые и новые направления в науке и искусстве, показывая нам истинное и прекрасное под различными углами зрения. Тем временем Вселенная продолжает двигаться навстречу судьбе, о которой мы можем только догадываться. В книге «Вселенная и Эйнштейн» Линкольн Барнетт предлагает свою версию конца света:
Солнце медленно, но верно перестает гореть, звезды становятся тлеющими угольками, и повсюду в космосе тепло уступает место холоду, материя превращается в радиацию, а энергия рассеивается, становясь пустым пространством. Вселенная движется навстречу своей «тепловой смерти», или, если говорить научным языком, стремится к максимальной энтропии. Когда во Вселенной исчезнет всякая упорядоченность, когда хаос достигнет своего предела, а энтропия более не сможет повышаться, когда будет нарушена всякая последовательность причин и следствий — тогда прекратится течение времени, не будет вообще никакого времени. И этой участи избежать невозможно.
Голосами и восточных учителей, которые говорили, что наше существование во Вселенной, измеряемой неисчисля–емыми величинами, длится не более мгновения, и эволюционных биологов, которые ставят нас на место своими новейшими открытиями, безумная мудрость призывает нас не строить иллюзий в отношении собственной весомости или значимости нашего рода. Клоуны продолжают спотыкаться о свои шнурки и переступать через свою гордыню, в то время как ловкачи удаляют с нас налет величия и цивилизованности, под которым проступает грубый первоначальный замысел. И конечно же, шутники не дают нам по — [273] коя, высмеивая нашу последнюю моду и «твердые» убеждения и советуя нам перестать быть настолько поглощенными собой, что мы уже не в состоянии себя понять. Марк Твен описал человеческую гордость с иронией мастера:
Человек здесь вот уже 32 тысячи лет. То, что понадобилось сто миллионов лет, чтобы подготовить для него мир, служит доказательством, что для него–то все и затевалось. Возможно, это и так. Я не знаю. Если бы Эйфелева башня символизировала возраст мира, слой краски на венчающем ее шаре соответствовал бы той доле этого возраста, который приходится на человека; и все бы полагали, что башня возводилась ради одного этого слоя краски. Я думаю, именно так все бы и считали.