Судя по услышанному на лестничной площадке грохоту, я тогда был на волосок от гибели под тяжестью двери, которая могла не выдержать ударной волны. Но, как ни странно, внутри никаких следов разрушения пока не обнаруживалось, и это радовало, а то, что я остался жив, было вообще прекрасно. Однако страшная рожа огромного волосатого черта, неожиданно появившаяся перед моим лицом, привнесла большие сомнения в правильности моего предыдущего вывода. Это я уж потом понял, что нахожусь все-таки дома, а не на ПМЖ в аду, и черт на самом деле ростом с мартышку и даже какой-то щуплый. Тогда же я замер, уставившись в глубину маленьких черных глаз, которые уже обещали мне все муки ада от бесконечных очередей за пивом до бездонных смоляных ванн, нагретых до неприемлемой обычным человеком температуры. Длинные, красиво подкрученные ресницы, совсем как у моделей разнообразных «максфакторов», покачивались, видимо гипнотизируя меня. Поросячье, прямо по Гоголю, рыльце мелко подрагивало, принюхиваясь к очередному грешнику. Мохнатый лоб украшали небольшие бугорки рожек. «Молодой черт, не прорезались еще», — вспомнилось из далекой череды летних каникул, проведенных у бабушки в деревне, где мне доводилось видеть всяческую копытную живность. На остром мохнатом подбородке, но без следов козлиной бороды была наклеена полоска пластыря с логотипом Брынцалова, что окончательно ввергло меня в стойкий ступор.
Мне казалось, что я пролежу, скованный пристальным взглядом, целую вечность, но мысль о девочках, оставшихся на лестничной площадке, вывела меня из оцепенения. Они же ничего не знают о возникшей опасности, я хоть пожил (совсем немного), но им-то в преисподнюю однозначно рано. Я судорожно сглотнул (черт настороженно напрягся), зажмурил глаза, глубоко вздохнул, грозно во всю мощь зарычал на непрошеного гостя и тут же услышал, как кто-то закричал пронзительно высоким голосом. «Девочки! — полоснуло по сердцу. — Он добрался до них».
Оборвав рык, я вскочил на ноги. К моему мимолетному удивлению, высокий крик тоже прекратился. Взглянув на близняшек, беспокойно наблюдающих за мной из-за входной двери, я вдруг понял, что источником этого леденящего душу вопля был я сам. Девочки же, скорее всего, никого не видели, кроме меня, и не могли понять, к чему бы это взрослому человеку лежать на пыльной циновке (уверен, они точно знали, сколько в ней песка) и так орать. Неужели только потому, что они поленились ее вытряхнуть, надеясь, что я не замечу халатного их отношения к уборке?
Я же, убедившись, что ничего опасного с ними не произошло, стал озираться в поисках потустороннего пришельца. На объяснения, что ежедневные удары о пол со всего размаха не входят в число моих утренних привычек, не было времени. Да и, судя по странным взглядам, устремленным на меня, убедить в этом девочек будет совсем не просто. Может, в это время они гадали, подходит ли к моему загадочно-пугающему поведению такое слово, как шизофрения, о котором говорил подергивающийся доктор в пугающе белом халате в то время, когда по телевизору нигде нельзя было найти детских программ.
Я обернулся и многозначительно приложил палец к губам, что сразу прибавило им уверенности в предварительном диагнозе. На их лицах как по команде появились бодрые улыбки, призванные говорить о том, что все нормально, не надо волноваться, что все непременно будет хорошо, как только за мной приедут добрые дяди. Но у обеих в глазах прятались жалостливые искорки: «Бедненький, опять головой ударился, а она у него и так слабое место». «Слабое место» действительно заболело. Я же, решив восстановить поруганную честь позже, двинулся на поиски. Оставив девочек за спиной, я, как и подобает бравому бесстрашному парню, изучал обстановку, чтобы в следующий момент одним ударом поразить врага. Если бы черт проскочил на кухню или в ванную, девочки, скорее всего, его бы увидели, испугались и уж явно не смотрели бы на меня как на умалишенного. Двери в зал и кладовку были закрыты, значит, остается спальня. Выходило, что действовать мне придется в незнакомой обстановке, где среди складок местности (точнее, складок многочисленной одежды, покоящейся на гигантской вешалке) мог укрыться взвод американских десантников. Вооружившись лыжной палкой, я двинулся в сторону наиболее вероятной дислокации противника.
Пока я вспоминал Д'Артаньяна и отчаянно фехтовал с вешалкой, подозревая в ней укрытие для нечистой силы, где-то сзади как-то странно вскрикнули девочки. Позабыв про осторожность, я ринулся им на выручку. В три прыжка преодолев коридор, ворвался на кухню, держа перед собой уже проверенное в спальне оружие и готовый нанизать на него, как на вертел, с десяток любых дьявольских созданий, даже если одиннадцатому нападающему вдруг не останется на нем места и он мне отомстит за товарищей. В любом случае прощать кого-либо осмелившегося напасть на двух беззащитных детей, я не собирался. Поэтому и остолбенел, увидев открывшуюся мне картину. И наконец понял, что мне показалось странным в крике девчонок — он был радостным. Так встречают старого друга или близкого знакомого, с которым неожиданно свела судьба после долгого расставания.
Похоже, так оно и было. Девчонки стояли вокруг кухонного стола и умиленно пичкали чипсами сидящего по-турецки на столе угольно-черного черта, который, набив обе щеки и обсыпаясь крошками, с трудом пережевывал хрустящие хлопья. Пушистая белая кисточка на кончике хвоста (единственное светлое пятно в окраске) стучала по клеенке.
— Это Тимошка, она хорошая, — заявили так и не спасенные мною сестры и зачем-то представили ей меня: — Александр Игнатьевич.
При виде меня названная почему-то мужским именем Тимошка испуганно захлопала ресницами, сглотнула и, сделав почти неуловимое движение, вдруг оказалась на холодильнике, ухитрившись по пути захватить пакет с чипсами. Оттуда она настороженно следила за лыжной палкой, которая так и оставалась в моих руках, и судорожно запихивала остатки картошки в рот. Похоже, смысл жизни в ее понимании полностью совпадал с взглядами двух других удивительных особ, попавших ко мне домой: чем-нибудь повкуснее и поплотнее полакомиться при любой возможности, а потом хоть трава не расти. Отыскивая последние чипсы в бездонном пакете, она чуть сильнее дернула мохнатыми ручками, и коробка с остатками подаренного мне пару лет назад чайного сервиза полетела на пол.
Нет, у меня после появления практиканток по бытовой магии точно нелады с головой, а иначе зачем я, как сумасшедший, ринулся спасать эту несчастную посуду. Отшвырнутая за ненадобностью палка не захотела такого позорного превращения из потенциального орудия убийства в обычный спортивный снаряд и, срикошетив о табурет, кинулась мне под ноги.
Когда девочки прикладывали к моему лбу влажное полотенце, я думал: «Могло ли присутствие двух волшебниц наделить неодушевленные предметы собственной волей? И не мстил ли мне таким образом лыжный инвентарь за непочтительное к нему отношение? Может, сжечь его и пепел развеять, чтобы другим неповадно было?» Видимо, разрушительная часть души, не удовлетворенная отсутствием жертв, вдруг дала о себе знать. А что бы вы хотели — в течение нескольких минут я считал себя на грани гибели, за которой мне уже виделись пылающие костры, огромные чаны и кореша моего непрошеного гостя, засланного специально для того, чтобы низвергнуть меня в геенну огненную, лишив надежды попасть в климатически более приятное место для загробной жизни.
Вставая, я дал себе торжественное обещание не спотыкаться, не падать и уж точно не терять сознание на глазах у юных созданий, которые уже близки к тому, чтобы считать меня отъявленным недотепой и взять надо мною шефство.