После того Лорды разрушили колдовской замок своего врага, уничтожили все проявления его Силы в Эссенлере и сожгли значительную часть Безумной Рощи. При этом были истреблены многие дроу, и в том числе — князь их, Кемерлин Отступник. Келесайн охотился за оставшимися и желал предать смерти и их — отчего-то он сильнейшей ненавистью ненавидел этот народ. Однако, совершенно истребить их ему не удалось, потому как дроу были охранены от его произвола многими Лордами, и в том числе теми, кто входил в число Восседающих.
Говорят, что когда огонь стих, и лишь дым и пепел остались от колдовского замка Мъяонеля, на тех развалинах видели сына Кемерлина, Герхальта, и будто бы долгое время провел он там, отыскивая что-то. Когда же покинул он руины, то будто бы унес с собой странное украшение — драгоценный камень, напоминающий рубин, свет в котором пульсировал, словно живое сердце.
Прошли годы и десятилетия. Кое-где лес восстановился, хотя, конечно, былая магия так и не вернулась в эти места. Развалины покрылись мхом и травой. О деяниях Лордов и героев складывали легенды и сочиняли баллады. Поскольку Совет к тому времени вновь распространил свою власть на земли, соседствовавшие с былой вотчиной Мъяонеля, то и создаваемые сказителями истории почти всегда были такими, какими их желали видеть Восседающие. Бывали, однако, и исключения, ибо многое еще в этом мире было несовершенно и ученикам Келесайна Майтхагела и ему самому предстоит еще много работы, чтобы превратить этот, да и другие миры Сущего, в обители порядка и бесконечной гармонии. Так, спустя почти столетие после гибели Мъяонеля находились еще люди, которые откуда-то узнавали о том, каковы были настоящие деяния его и каковы были обстоятельства его гибели. Некоторые поэты пленялись этими историями и даже пытались добраться до развалин его замка, но немногие возвращались из леса, окружавшего руины. Ибо остатки Безумной Рощи по-прежнему таили в себе смертельную угрозу для незваных гостей, с какими бы благими намерениями не приходили они. Говаривали также, будто бы до сих пор обитают в этом лесу темные альвы — им-то часто и приписывали гибель людей, без вести сгинувших в немеречье. Однако находились и немногие, кто, возможно — чудом, возможно — благодаря странной прихоти дроу, проходили лес и достигали руин. Говаривали, будто бы там до сих пор таится что-то особенное, будто бы в воздухе до сих пор витает некий неуловимый аромат темного волшебства, аромат безумия и смерти, аромат чудес и поэтического вдохновения. Ибо любое творчество — это безумие, и музыкант, и художник, и стихотворец безумны еще более чем юродивые и больные, и безумны все те, кто внимает им, ибо любое творчество в своем основании не имеет никакого очевидного смысла и никакой практической ценности.
Один из тех немногих, кому повезло достичь руин, прежде наслушавшись историй о Хозяине Рощи и теперь, по-видимому, вдобавок еще надышавшись разлитого в воздухе тлетворного аромата, сложил такие стихи:
На сем заканчивается повествование о Безумной Роще и Хозяине ее, Лорде Мъяонеле. Однако, чтобы совершенно завершить эту летопись, следует рассказать еще одну, самую последнюю историю.
ЛЮБОВЬ
(история тридцать первая)
Влажные ручейки бегут по стеклу; неугомонный шелест дождевых капель заполняет пространство; дождь стучится в окно.
Нинель девятнадцать лет, у нее черные волосы и карие глаза, тонкая талия и нежная кожа. Она сидит у окна; ее глаза пусты, а взгляд устремлен в никуда. В дожде, несомненно, есть какое-то волшебство — Нинель знает это лучше многих. В такие дни она становится задумчива и молчалива, она почти не выходит из своей комнаты и почти ничего не ест. Время она также перестает замечать; в такие дни она оказывается будто бы отрезанной от остального мира и ее душой овладевают странные чувства, причину которых она не может понять. Тут смешано все — тоска и надежда, отчаянье и задавленная глухая боль. Тело пребывает под властью болезненной слабости, мысли текут вяло или вовсе исчезают, когда бездумный взгляд Нинель устремляется куда-то сквозь оконное стекло. Да, в дожде есть магия, но магия эта совсем не добра.
Нинель красивая девушка, у нее нет недостатка в ухажерах, и хотя она еще ни на ком из них не остановила свой выбор, Нинель живет не затворницей. Ее смех заразителен, у нее много подруг и друзей, она любит танцевать и сочиняет не самые плохие стихи в этом городе.
Но бывают дни — подобные этому, нынешнему, о котором пойдет речь — когда с ней происходит что-то странное. Она чурается людей и предпочитает проводить время в одиночестве. Она будто бы чего-то ждет — но чего именно, не знает и сама. Внешний мир с его радостями и многочисленными заботами начинает казаться ей чем-то нереальным, чем-то надуманным, своего рода искусной театральной игрой, скрывающей… что? Она не знает — что.
Стук копыт на мгновение приводит ее в чувство. Она наклоняется к стеклу и видит крытую карету, запряженную парой; извозчик кутается в плащ и подгоняет лошадей.
От окна пахнет сыростью, всегдашний фабричный смог прибит дождем к земле, только холод и влага сочатся из оконных щелей. Извозчик скрывается за углом, и Нинель, на короткое время избавленная от чар, снова оказывается в их власти.
Она будет сидеть здесь до позднего вечера, до тех пор, пока родители не позовут ее ужинать. Она съест что дадут, не заметив вкуса пищи, а потом вернется к себе. Ночью во сне она будет плакать, но почему и что ей снилось — утром она так и не сможет вспомнить.
Но до ужина, впрочем, еще час или два; у Нинель мерзнут руки и она плотнее закутывается в длинную шаль.
Дождь давно пленил ее. Даже захотев, вряд ли бы она сумела разорвать эту связь. Дождь — это слезы, которое небо проливает на землю, но кого оплакивают небеса? Нинель спросила, если б небо не было так далеко и могло бы услышать ее слабый голос.
…Внезапно чья-то тень закрыла окно; в следующее мгновение ставни широко распахнулись, впустив в комнату ветер и водопад холодных брызг. Нинель не вскрикнула — она не могла даже пошевелиться, ибо тот, кто вступил в ее комнату, не был человеком. Он был немного выше, чем положено человеку, но главное отличие заключалось не в этом. Его темная блестящая кожа казалась неестественной, она скорее походила на каучук или пластик, чем на бренную плоть. Ни единой морщины, ни единой капли жира, идеально стройная, соразмерная фигура. Лицо его также было красиво, но если тело этого существа могло привлечь женщину, то лицо мгновенно остудило бы любые плотские влечения. Тонкое и узкое, лишенное каких-либо изъянов, не имеющее ни одной детали (за исключением глаз), которые бы прямо указывали на его нечеловечность, оно, тем не менее, не могло принадлежать смертному. Как и тело, лицо было слишком, чересчур, неестественно совершенным, оно было идеально-бесстрастным и больше подошло бы каменной статуе, чем живому существу. Глаза лишь усиливали это противоестественное ощущение — их белок был темным, а радужка — черно-золотистой. И последняя деталь — два черных крыла за спиной. Они сверкали бриллиантами дождевых капель, но когда пришелец перешагнул через подоконник и уверенно встал на ноги, и на мгновение раскрыл крылья — как делают птицы, чтобы избавиться от воды, попавшей на оперенье — Нинель увидела, что отнюдь не все драгоценности наколдованы непогодой: в крыльях этого существа покоились настоящие драгоценные камни, светившиеся мягким серебряным светом.
9
К сожалению, автор этих замечательных стихов мне неизвестен. Саму песню слышал много лет назад на каком-то квартирнике, интернет относительно авторства выдает противоречивую информацию.