— Прекратите же это, наконец! — Закричала Талиана. — Неужели в ваших сердцах нет ни капли жалости? Посмотрите — она же обычная испуганная девчонка!
— Ты полагаешь, она должна превратиться в чудовище — чтобы всем стало ясно, какова ее истинная природа и чтобы больше никто не сомневался в справедливости приговора? — С сарказмом спросил Келесайн и силой увел сестру с площади.
Так они впервые всерьез поссорились. Келесайн горько сожалел о том, что допустил сестру увидеть эту казнь, Талиана же в глаза называла его палачом и отцеубийцей. Он задумал выдать ее замуж, надеясь, что хотя бы в замужестве она оставит свои фантазии, но Талиана, проведав о его планах, решительно им воспротивилась. Он не стал настаивать, хотя, как старший брат, по законам той страны, имел на это право. Тогда он предложил ей пожить некоторое время за стенами храма, надеясь, что реальная жизнь, которую увидит Талиана, немного отрезвит ее, но через месяц она вернулась обратно.
— Эти люди — скоты, — сказала она Келесайну, — однако это ты и тебе подобные сделали их такими. Человек — величайшее творение Вселенной, свободнейшее из ее детей, но вы поставили его на колени и заставили забыть о своем высоком происхождении — чарами, обманом, страхом из поколения в поколение вы вытравляли из людей все высокое и чистое. К чему теперь удивляться, что вокруг не осталось никого, кроме жирных обывателей, безжалостных подлецов и фанатично преданных вам невежд? Легко править стадом, когда любое свободомыслие карается слугами Света нещадно!
— Двадцать лет назад, — ответил Келесайн. — Здесь царила анархия. Никто не мог свободно путешествовать, чтобы не подвергаться угрозе со стороны разбойников. Сеньоры творили на своих землях все, что им заблагорассудится. Ведьмы наводили порчу, чернокнижники приносили кровавые жертвы, а крестьяне, собравшись, ловили, как правило, не их — до истинных чернокнижников им было не добраться — нет, обычно они сжигали всех тех, в ком подозревали нечто подобное, и как правило, это были невинные люди. Я смягчил жестокие обычаи этого королевства и дал людям новые законы, но то, что я сделал — лишь первый камень в фундаменте нового, совершенного общества. Невозможно изменить все сразу, и мгновенно истребить все несправедливости. Я накормил голодных и уничтожил самосуд, но этого мало: чтобы в полной мере стать людьми, о которых ты говоришь, сначала они должны измениться внутренне, а это произойдет еще очень и очень нескоро.
— Здание твоего рая построено на крови, — сказала Талиана.
— Ты знаешь иные способы? — Спросил Келесайн.
— Да, — ответила она, памятуя о всех мудрых книгах, которые прочла — о книгах, где повествовалось о Любви и Учении.
— Почему же ты сбежала от этих людей? — Спросил тогда Повелитель Молний. — Молчишь? Что ж, тогда я сам отвечу: ты слишком нежна для этого мира и этого времени. Пройдут столетия, и люди, обладающие столь же чуткими сердцами, какое имеешь ты, заселят эту землю. Впрочем, я надеюсь, что они лучше, чем ты, смогут отличать истину от лжи.
— А ты сам знаешь истину? — Спросила его Талиана.
— Истину нельзя знать, — ответил Келесайн. — Можно лишь быть уверенным в ней и иметь в ней свое основание. Я — уверен.
— То есть, ты просто веришь в то, что поступаешь правильно? Но ведь и другие люди могут быть также уверены, а ты не колеблешься, уничтожая их, если находишь в них какое-либо препятствие на пути к тому раю, который ты мечтаешь построить.
— Правда всегда одна, и поэтому в подобных спорах прав может быть лишь кто-то один, и я верю, что я — на стороне правды. Рассуждая отвлеченно, нельзя исключить того, что, возможно, я глупец, который строит песочные замки и надеется изменить то, что изменить невозможно. Но нет никакой пользы от отвлеченных рассуждений, ибо они не ведут к истине, а лишь уводят от нее.
— Как же тогда ты смеешь править этим королевством и указывать всем, где истина, а где нет, если сам не знаешь ее?
— Ты не слышишь меня, — сказал Келесайн Майтхагел. — Но пусть нас рассудит тот, чье суждение непредвзято.
И вот, по волшебной дороге они отправились в иной мир, где обитал Лорд Джордмонд, называемый Законником за то, что знал все законы, изобретенные людьми, и многие из тех, что правят землей и небесами. Однако Келесайн не смог надолго задержаться в его замке — ему донесли о том, что другим Лордом, называемом Гасхаалем, Повелителем Ворон, умерщвлен один из его друзей, некий мудрец и звездочет. Не мешкая, Келесайн отправился в те земли, а Талиана осталась в замке Законника. Поначалу она подозревала, что Джордмонд состоит в сговоре с ее братом и, улучив удобный момент, начнет говорить слово-в-слово то же, что талдычили ей жрецы Бога Света на протяжении всей ее жизни. Однако ее опасения оказались напрасны. Джордмонд не спешил заводить с ней разговора и не пытался в чем-либо ее убедить. Незаметно случилось так, что Талиана стала сама вовлекать его в беседы и задавать ему каверзные вопросы, которые сбивали с толку жрецов Света.
Однако хотя Джордмонд с легкостью находил на них ответы, его ответы никогда не удовлетворяли Талиану, потому что казались ей пустой игрой слов.
Так, однажды она спросила Джордмона:
— Скажи, может ли Всемогущий сотворить камень, который не сможет поднять?
— А чем отличается Всемогущий от камня, который сотворит? — Вопросом на вопрос ответил ей Джормонд.
— Хорошо, — сказала она, — я спрошу иначе: может ли Всемогущий сотворить что-то, более могущественное, чем он сам?
— Собственно говоря, он только этим и занимается, — оборонил Законник.
— Темен смысл твоих слов.
— Он также прозрачен, как смысл твоих вопросов.
— Говорят, тебе ведома истина.
— Только некоторая ее часть.
— Какая же?
— Четвертая треть.
— Ты надсмехаешься надо мной.
— Отнюдь.
— Ты знаешь, зачем мой брат привел меня в твой замок?
— Он кое-что говорил об этом.
— Что же он говорил?
— Что ты не знаешь, во что верить.
— Ах, вот как это было изложено… — Помрачнела Талиана. — Что ж, пусть будет так. Ну, так расскажи мне, во что, по-твоему, мне следует верить.
— Расскажи мне сначала о том, между чем и чем ты собираешься выбирать.
И Талиана рассказала о книгах, о ведьме и ссоре с братом.
— …На чьей же стороне истина, о мудрец? — Заключила она свой рассказ.
— Я покажу тебе истину, — ответил Джордмонд.
С этими словами он сотворил прямоугольное зеркало, в котором не было их отражений — хотя зала за их спинами отражалась очень точно и без каких-либо искажений. Затем Джордмонд провел рукой по поверхности зеркала и оно задрожало, как будто состояло из воды, а не из стекла.
— Это зеркало, — сказал он. — Отражает тот мир, который находится вне тебя. Тот мир — точная копия существующего. В нем правит сила, а добродетель никогда не вознаграждается, благие намерения обычно приводят к большим бедам, торжествует глупость, и каждый из живущих там — враг всем остальным. Хотя время от времени его обитатели склонны объединяться в сообщества, чтобы противостоять другим сообществам, однако союзы эти, основанные на необходимости, склонны быстро разваливаться, когда необходимость исчезает. Коснись этого зеркала, войди в него — и ты сможешь жить в том мире, не мучаясь мечтами о недостижимом. Никто больше не назовет тебя наивной или глупой, никогда больше ты не будешь испытывать страха перед злобой и чужой жестокостью — напротив, люди станут бояться тебя, станут обожать, превознесут так, как ныне превозносят твоего брата…
Не дослушав, Талиана плюнула в это зеркало и отошла от него подальше.
— Вот мой ответ, — сказала она.
— Подожди, я еще не закончил, — промолвил Джордмонд.
Следом за тем он сотворил еще одно зеркало и установил его рядом с первым. В нем тоже отражалась одна только комната, но не Джордмонд с Талианой.
— Эта дверь, — сказал Законник, — приведет тебя в совершенно иное место. Войди в это зеркало, и ты попадешь в мир, который находится внутри тебя. В том мире есть смысл и высшая справедливость, в том мире добро — всегда добро, а зло — всегда зло, и не трудно различить их. Истинная любовь там способна одолеть смерть, и всякий слепец, пусть не скоро, пусть через много столетий, или в новом перерождении, неизбежно должен прозреть… Не кривись так пренебрежительно, Талиана, этот мир — отнюдь не сказка, как ты, наверное, думаешь, но благородства и чести в нем будет немного больше, чем здесь, и то, во что ты здесь продолжаешь верить наперекор всему, что окружает тебя, там будет несомненной действительностью.