Уют — «по-семейному» — для Влады в скандинавских тонах — в блендере смешивают Арктику, лёд, изморозь и небо цвета кобальта.
Благо шампанское искрится песками Сахары.
В тёплом шампанском плавают размокшие кругляшки от праздничной хлопушки, и «прилежная» ученица не напивается до скоротечной, но рецидивной амнезии. По трезвости она может составить конкуренцию всем присутствующим с лжевесёлыми лицами.
Мирон флиртует с апельсиновой девушкой — веснушки разлиты каплями масла на её лице, — в откровенном платье; они смеются неподобающе громко для не наступившего года. И Влада улыбается ему, когда тот не больно задевает её взглядом.
Новый год разрывается фейерверками, и все синхронно бросаются к бокалам с игристым.
Химик не специально задевает бутылку шампанского, и жидкое, полупрозрачное золото впитывается в нежно голубую рубашку и брюки. Он подворачивает рукава и вытирает салфетками одежду.
— Пап, это ей предназначено? — гомон голосов стихает именно в тот момент, когда Катерина задаёт очень даже удобный вопрос.
Дочь придирчиво смотрит на татуировку, сравнивает её с Петькиной. В семье оленей-то прибавилось.
— И что ты ответила? — Катя поворачивает голову к Владе, сидящей рядом; в глазах у неё Кай складывает из льдин — «ненавижу».
— Да, — она решает поиграться с пшенокудрой. — Родственнички, привет, — поднимает бокал, — дочка, — обращается к Катерине, — этот глоток за тебя.
Мирон Дмитриевич застывает, прекращает застёгивать пуговицы на манжетах рубашки. В нём буря противоречий раскалывает под орех сердечный клапан. Он явно зол — побелевшие сжатые кулаки дают венам пропороть кожу рук до локтей, намеренно дотронуться до кулаков — сломать пальцы. И к нему лучше без бронежилета не подходить — изрешетит; Влада — мишень номер один.
— Поговорим? — он вырывается из оцепенения, встаёт с места.
Апельсиновая девушка забывается на счёт раз.
Катерина подаёт невербальные сигналы ненависти всем телом.
Петька понурый после разогретого комнатным теплом шампанского. Всегда так с ним… Пьёт хуже, чем трахается.
А Влада не делает абсолютно никаких встречных Мирону движений. Злые химики — хуже ядерной бомбы.
— Поговорим, — его голос ближе, он у неё в правом ухе.
Резко отодвигает её от стола (ноги отрываются от пола, она в его невесомости), хватает под руку (она в его власти) и ведёт к лестнице на второй этаж (она на его члене, не стерпит же). Кто-то из присутствующих включает «Голубой огонёк» на всю громкость.
— Мне тридцать четыре года, я взрослый мужчина… — он довольно чёрств, — со мной игрульки не прокатят, безумная, — он подавляет её, — в особенности, если в это втягивается моя дочь, — он имеет её в рот словами.
Влада пытается спрятаться от Мирона за сигаретным смогом. Она не отвечает. Ей нет дела до того, что ему без шести лет сорок, а на Катерину так вообще положить большой и толстый. Между ними повисает трёхминутное молчание и пелена белокурого удушающего дыма.
Мирон Дмитриевич проявляет заботу о здоровье ученицы — тушит сигарету двумя пальцами. Он заходит за её спину, и Владе тепло рядом с ним, словно он натёрт обжигающим скипидаром. Так славно, что «Голубой огонёк» на всех мощностях. Платье рвётся по неровному контуру на позвоночнике; там нет застёжек, чёрт с этим.
Закрывает глаза, чтобы ощутить его в себе сполна, обостряет воспалённые чувства.
Гнущийся хлыст прокладывает удар алой полосой, словно росчерком помады на хрупкое стекло, через всю спину. Он раскупоривает в ней талант беспрекословного подчинения; она почти не дышит под плетью.
— Это поможет мне, безумная, — стирает её губы в долгом поцелуе. — Я хочу забыть тебя, — вгрызается по-волчьи зубами. — Я не принимаю слабых девушек. Побудь слабой, — раздирает в кровь губы.
Он хочет забыть её. Так сильно, что теряет адекватность.
Влада терпит терзания плоти, не представляя, откуда в ней столько смирения. Наверное, она действительно позволит забыть себя.
Толчки в ней неимоверно сокрушительные, обездвиживающие. Напоследок. Прощальное.
Она ни слова не говорит поперёк.
***
Брат материт в первый день нового года.
И этот год не станет новым после такой перебранки. Он останется солиться в рассоле прошлых проблем.
Никто не останется прежним.
Петька. Мирон Дмитриевич. Катерина.
Влада.
Вл – ада.
Так много ада в одном имени.
========== Часть IX. ==========
Даня смазывает неровные рубцы на спине Влады живительной мазью. Пальцы холодные, почти не гнущиеся, будто позаимствованы у мертвеца.
Он знает, от какого именно «шутливого» предмета её спина разошлась по швам раскроенным кожзаменителем, но матерные слова все давно изведены, ещё в начале января; осталось только — «зачем ты позволила сделать с собой такое», и это не вопрос.
Влада молчит двадцатый день к ряду. За это время волосы слегка отрастают. К лету они будут по плечи (у); то ли волосы, то ли проблемы.
Даня закручивает тюбик с мазью. В другой комнате обрываются телефоны; все попеременно. Это Катерина на проводах; не вешается, просто хочет узнать, не ждать ли свадьбы.
Не ждать.
Но она не ответит ни по одному телефону. Пусть Мирон Дмитриевич сам покажет дату в календаре их не свадьбы.
У Влады завтра самолёт в Индию. Языки билетов, ваучеров, страховок выглядывают из заграничного паспорта. Свобода океаном (пока это только вода из насадки душа) плещется на уровне щиколоток.
Она летит к родителям.
***
Влада застёгивает ажурный бюстгальтер, прикуривает сигарету, взлохмачивает волосы.
Влада второй месяц спит с мальчиком-фрилансером из городаN. Он делает отличные татуировки, плетёт дреды и вегетарианит пятый год; он идеальный островной житель, по мнению девушки. Он идеальный Петька. Правда, со скулами беда. Но не всё ли равно? ..
Она выпускает струю сигаретного дыма в пыльный столб солнечного света и смотрит на загорелого «идеального». Он спит, он дышит. Этого хватает сполна. Чтобы уйти. Влада натягивает резиновые сапоги крикливо-болотного цвета (вчера прошёл тропический ливень), набрасывает на плечи тряпичный рюкзак и выходит из маленькой виллы. У неё запланирована космическая стыковка с космическими родителями.
Океан шипит затухающими окурками сигарет.
Родители на сухом голоде — встреча выпадает на Экадаши.
У них пикник без еды и напитков. Они сидят на покрывале, сотворённом руками матери: ромбовидные узоры на ткани разбегаются к углам, как ящерицы на палёных солнцем камнях к их теневым областям, тонкая крючковидная бахрома укладывается в расплавленный песок.
Дочь хвастается недоделанной татуировкой индийского слона на лопатке; отец рассказывает о размерах черепа древнего человека; мать вяжет шапку Дане (наказывает Владе передать её, когда та решится вернуться домой), ловко перебирая спицами.
Влада вернётся аккурат к Петькиной свадьбе.
Май вспыхнет сиренью к тому времени, волосы улягутся ободранными вихрами на плечи, а во Владе навсегда замрёт тяга к Никонову.
К тому времени она сойдёт с ума и обезглавит десятки рыб, пойманных в безлунные ночи. С ней будет соседствовать лучший представитель островных жителей. Но это мелочь. Такая же, какая бьётся ребристой чешуёй на дне железного ведра без воды.
***
Влада касается облезших плеч (они руки Родена) мальчика-острова, подползает под него, размыкая колени. Завязки бикини расходятся под пальцами «идеального» с лёгкостью, точно расплетённая фенечка из ниток мулине.