Она повернулась к лестнице, чтобы ее не выдали выступившие слезы, но застыла, оглушенная исполненными отвращения и ледяного холода словами Чарльза:
— Еще один момент, моя дорогая женушка, прежде чем мы решим все вопросы относительно нашего будущего. Я хотел бы убедиться, что ребенок, которого ты носишь, мой, а не Темплтона.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На какое-то мгновение Бет окаменела от негодования. Удары сердца отдавались у нее в ушах, кровь отхлынула от щек, уступив место бледности, вызванной холодной, незнакомой ей прежде яростью, поднявшейся из глубины ее существа.
Как он посмел?!
Выпрямившись и с трудом осознавая, что делает, Бет подошла к нему и ударила по красивому чувственному рту, вложив в это движение все свои силы.
Звук удара, нарушивший тишину дома, принес ей мимолетное удовлетворение, хотя и недостаточное, чтобы подавить бурлящий гнев.
Чарльз даже не шелохнулся. Слабый проблеск чего-то похожего на триумф быстро покинул его взгляд, который снова стал суровым и замкнутым. Наверно, ей не следовало его бить… Она снова занесла руку, ладонь ее горела от желания ударить еще, пока не выплеснутся душившие ее гнев и отвращение.
Неуловимым движением он перехватил ее запястье обеими руками. Красный след пощечины ярко выделялся на его бледном лице.
— Жена может ударить мужа только один раз в жизни. Больше ты такого права не имеешь. Только попытайся — и получишь сдачи. — Он отпустил ее руку и отступил, словно ему было невыносимо находиться от нее так близко. Глаза его стали совсем черными, и Бет поняла, что он поступит так, как обещал.
Она откинула голову, широко раскрыла глаза. Биение собственного сердца подсказало ей, что она с радостью приняла бы его физическое насилие, потому что по крайней мере это был бы контакт, проявление чувств — что бы то ни было, это было бы лучше, чем холодное отчуждение и сарказм, с которыми он говорил об их будущем.
Эта мысль заставила Бет отступить, у нее пропало всякое желание ссориться. Она чувствовала себя слабой и уставшей. Насилие всегда было ей противно, и, насколько она знала Чарльза, ему тоже.
Потом, все с тем же холодным сарказмом, от которого ее пробирал озноб, он продолжил:
— Судя по твоей реакции, ты с ним не спала. Прости мне этот вопрос, но ведь я слышал, как он сделал тебе предложение. Поскольку я циник, то счел, что ты вполне могла поощрить его к этому.
Бет отвернулась, сосредоточив все свои силы и мысли на том, чтобы спокойно пройти через комнату и подняться по ступенькам, не свалившись с них. Когда ей это удалось, она рухнула на кровать и большую часть ночи пролежала без сна, размышляя, что же ей дальше делать.
— Как прекрасно быть дома! — Молли Гарнер шумно вздохнула от удовольствия, взяла чашечку с чаем со столика и снова откинулась на спинку кресла. — Неважно, в какой стране ты находишься, главное — чтобы можно было достать чашечку хорошего чая. Не то чтобы мы плохо провели время, но…
— …просто хорошо быть дома! — закончила Бет, широко улыбнувшись. Она собрала и аккуратно сложила фотографии, сделанные ее родителями в путешествии.
Окна были открыты, далекий шум газонокосилки действовал успокаивающе. Прямо под окном в розовых кустах стрекотали кузнечики. В первый раз за последние недели Бет чувствовала себя довольной. Она произнесла вслух, вкладывая в свои слова гораздо больше смысла, чем могла подумать мать:
— Как хорошо, что вы вернулись. Я так по вас скучала.
Все несколько недель, прошедшие с тех пор, как Бет вернулась в Южный Парк, одиночество и опустошенность преследовали ее. Правда, Элли очень обрадовалась ее возвращению в агентство. Они занимались планированием дел и переустройством маленького кабинета позади огромной библиотеки Южного Парка в деловой офис, оборудованный компьютерной связью, оргтехникой и т.п.
Но даже возвращение к работе не могло отвлечь ее от развала семьи. От этой мысли Бет нервно вздрогнула.
— Холодно, крошка? Давай закроем окно? — беспокойно осведомилась мать.
— Нет, все в порядке. Просто у меня мурашки побежали. — Она улыбнулась своей полнотелой маме, которая уже сражалась с глубоким креслом, пытаясь подняться.
— Конечно, приятно, что ты так говоришь, — произнесла Молли. — Но вряд ли у тебя было много времени, чтобы скучать по нам, если ты сама выезжала. Во Францию, не так ли?
Не пробыли ее родители и пяти минут дома, как до них уже дошли слухи. В этой деревушке ничего нельзя сохранить в тайне. Бет ничего не оставалось, как сказать правду.
— Недалеко от Булони. Чарльз почти не бывал дома, а у Элли появился клиент, которому она не могла найти секретаршу. Работа была кратковременной, потому я и решила потрудиться. Чарльз несколько раз навещал меня.
— Но у него были на это причины, не так ли? — сухо заметила миссис Гарнер. — Иначе я бы не готовилась стать бабушкой.
Бет улыбнулась, облегченно вздохнув. Она вернулась, для всех по-прежнему оставаясь женой Чарльза. Никто не должен знать, что она делает это только из-за беспокойства о будущем своего ребенка: злые языки непременно усомнятся в его происхождении, после того как она работала во Франции у человека, который в конце концов сделал ей предложение. Это слишком ужасно.
Ее мать с самого начала противилась ее браку с Чарльзом. Не потому, что Чарльз Сэвидж был гораздо выше дочери доктора и в социальном, и в финансовом отношении, не настолько она была старомодна, но из-за Занны. За неделю до свадьбы она обеспокоенно спросила дочь: