Соня встала посреди гостиной, раскинула руки и запела:
Запела во всю мощь, совершенно не сдерживая себя. Она знала, что внизу и вверху квартиры пустуют, а соседи по площадке — на работе.
Если бы вы ее сейчас услышали, то поняли бы: такой Голос не должен покинуть Россию…
Егор щедро сыпанул «Трилла» в миску попугаю. Попенял за то, что Фердинанд наведывается в бар и неумеренно прикладывается к бургундскому.
— Однова живем… — уныло бормотал Фердинанд. — С собой не унесу… Выпьем, няня, где же кружка? Где моя няня, где моя кружка, где моё все?
Телефонный звонок прервал невеселые размышления Егора о спивающемся попугае.
Вероника сухо доложила результаты проделанной работы:
— Записывай. Голицына Софья Сергеевна, двадцать три года, выпускница Московской консерватории по классу вокала; не прошла по конкурсу в Большой театр, уехала к родственникам за границу… Я сейчас уточняю, к кому конкретно, потому что родни много…
Сначала Егор не понял, о чем она говорит, потом не поверил своим ушам, и, наконец, до него дошло.
— Как ты это все узнала? — воскликнул он, потрясенный до глубины души.
— Элементарно, Ватсон, — ливановским скрипучим голосом ответила Вероника. — Как всякий интеллигентный человек, ты сразу должен был понять, что романс Полины, ария Далилы, Амнерис — это репертуар меццо-сопрано. А хороших меццо-сопрано не только в России, а и во всем мире можно по пальцам перечесть. Уж поверь мне — как интеллигент интеллигенту…
Она была чертовски иронична, но ирония ее не достигла цели.
— Уехала, — безжалостно добила его Вероника. — Она позавчера срезалась в Большом. Ее видели плачущей в туалете… А когда доставала платок, из сумочки выпал билет… — Вероника помолчала, чтобы Егор уразумел всю ценность и даже бесценность ее детективных изысканий. И добавила уже нормальным голосом, с теплотой и сочувствием: — Егор, ну такая непробиваемая наивность, местами переходящая в откровенную глупость! С эдаким голосищем — и в Большой! Ждали ее там! Я даже знаю, кто из комиссии и в каких выражениях учил ее уму-разуму. «Излишняя вибрация, подъезды к нотам, плохая дикция, короткое дыхание, и вообще, голос камерный, нет оперной масштабности». Короче, откупорь шампанского бутылку и перечти… «Моцарта и Сальери». Но заметь, что Сальери Моцарта мордой об косяк не бил и в профнепригодности не обвинял… Кажется, все. Да! Тебе нужен ее последний московский адрес?
— Зачем, если ее там уже нет? — Егор безнадежно покачал головой.
— Как знаешь…
— Спасибо за помощь. Привет твоей большой семье! Ремонт идет?
— А как же! — хмыкнула Вероника и положила трубку.
Егор отложил телефон, сел на пол и прислонился к шкафу. Фердинанд чавкал в углу. Егор закрыл глаза и вдруг ощутил, как пронзительно он одинок. Пока он думал, что Она где-то рядом, живет в одном городе с ним, ходит по тем же улицам, дышит тем же воздухом, такой тоски не было. Казалось, впереди его ждет что-то очень хорошее. А теперь Егор понял: ничего хорошего уже не будет. Скучная, холостяцкая жизнь с редкими, осторожными сексуальными эксцессами.
И вдруг — о, небо! — он услышал Голос.
Фердинанд перестал чавкать и замотал головой в такт.
Егор сидел тихо, как мышка. Это была старинная русская песня, которую пела цыганка Таня Александру Сергеевичу Пушкину перед его свадьбой с Натали…
— Кто это? — шепотом спросил Егор.
— Соня поет, — ответил Фердинанд. — Она всегда днем поет, когда все на работе.
— О Боже! — взвыл Егор. — Ты с ней знаком?
Фердинанд выкатил из корзины спелый ананас и приладился клевать его. Он неохотно оторвался от этого увлекательного занятия и пробормотал:
— Ну, как сказать… Шапочное знакомство… Здороваемся иногда…
Егор вскочил и забегал вокруг ананаса и Фердинанда.
— Ты меня представишь?
Попугаю, похоже, все это не нравилось.
— Зачем? — сухо спросил он. — Зачем ты ей нужен, старый дурак? Она молодая, красивая, у нее все впереди. Она певица. Мой бывший хозяин тоже к ней сватался. Перед смертью. — Фердинанд хихикнул. — Получил от ворот поворот. Как она ему колоратурно отказала! Ну, не она отказала, а бабушка… Сама Голицына! Жаль, уехала старуха. Я ее уважал — из тех, настоящих! И Соня скоро уедет.