— Уехал, уехал! — заторопился Егор. — Давно уже уехал. Теперь я там живу… С мамой! И Федя с нами… Мы его так любим… Он у нас как член семьи. Если бы Федя пропал, не знаю, что было бы с мамой…
Соня улыбнулась.
— Фердинанда нельзя не любить! А вы смешно его называете — Федя! И он позволяет? Мне всегда казалось, что он такой церемонный!
— Нет, — успокоил ее Егор. Он простой. Это мама его так окрестила. А я за ней повторяю. Как попугай, — засмеялся он своему невольному каламбуру.
Соня тоже засмеялась.
— Давайте пить чай. У меня еще варенье осталось. Земляничное.
— А вы… — смущенно начал Егор, — вы, правда, княжна Голицына?
— Да что вы! — усмехнулась Соня. — Вот бабушка — да. А я… Наверное, ненастоящая…
И вдруг она звонко захохотала, поднос дрогнул в ее тонких руках, серебряные ложечки посыпались на пол и зазвенели, вторя Сониному смеху.
Егор бросился их поднимать. Поднос плавно опустился ему на голову.
— Ой, простите! Какая я сегодня неловкая… Я представила себе, как Фердинанд с бабушкой обсуждали бы мою родословную… знаете, ведь до революции Фердинанд жил у князей Юсуповых… то есть, они, собственно, Сумароковы-Эльстон… ох, это всё так сложно… Так вот, он был очень щепетилен именно в этих тонких вопросах: кто принят при дворе, кто не принят; камергеры, фрейлины и прочая чепуха… Юридически — да, я княжна Голицына, но фактически… по духу… по убеждениям… я, конечно, плебейка!
— Наверное, вы очень любите свою бабушку? — осторожно спросил Егор.
— Конечно. — Ее личико вдруг затуманилось, она вздохнула и быстро пошла с подносом в гостиную.
Егор поспешил за ней с горячим чайником.
В торжественном молчании они выпили по чашке чаю. Фердинанд усердно и нецеремонно прикладывался к наливочке. Соня мельком взглянула на часики.
— Мне пора? — спросил Егор.
— Да нет, что вы! — вежливо воскликнула девушка. — Сидите, сидите!
Егор встал.
— Спасибо за чай, за Федю! Нам пора. Пошли, Федя! Надо еще маме позвонить…
По пути к двери Егор ушибся об огромный кожаный чемодан, старинный, с медноокованными углами и монограммой. Закусил губу и схватился за колено.
— Вам больно? — У Сони сделались страдальческие глаза.
— Да нет, пустяки, — мужественно ответил Егор. — Когда вы уезжаете?
Соня растерянно посмотрела на чемодан и пожала плечами.
— Сама не знаю… — Она горько вздохнула. — Наверное, скоро. У меня открытый билет. Обе бабушки ждут…
— Счастливый вы человек! — фальшиво воскликнул Егор. — А я вот никуда не могу вырваться! Клиника, операции, больные. Работа, знаете ли! Я как уездный врач. И везут, и несут увечных, ни праздников у меня, ни выходных. Сплю с телефоном под подушкой. Поэтому и не женат до сих пор. Какая женщина такое вынесет? Настоящая декабристка нужна! — с неподдельной горечью закончил он свою тираду.
— О, как вы неправы! — горячо запротестовала Соня. — Есть такие женщины, есть! Умные, самоотверженные, ценящие в мужчине талант и душевную щедрость! Именно у нас, в России, остался этот тип женщин! Вы, конечно же, будете счастливы!
— А вы?
Соня будто остановилась с разбега, прижала руки к груди.
— Я? — Вряд ли… — Она покачала головой. — Я неудачница. Бабушка еще не знает, но меня не приняли в Большой театр, я не прошла по конкурсу… даже в хор… Все кончено. Так стыдно… Я всегда только певицей себя и видела и никогда не сомневалась, что у меня есть голос, есть призвание, есть цель в жизни… А теперь даже не знаю, кто я… Наверное, безработная…
Егор нагнулся, потирая колено, и глухо проговорил:
— Не торопитесь… Утро вечера мудренее… Завтра все может перемениться. Я вашего брата навидался — лечил и буду лечить, — нарочито грубовато утешал он. — Да вы просто были не в голосе, вот и не показались им… Подождите до завтра! Поверьте мне! — заклинал Егор.
— Хорошо. Подожду. До завтра, — покорно согласилась Соня.
— Вот и ладненько, — с облегчением вздохнул Егор. — Федя! Домой!
— Я не Федя! — оскорбился Фердинанд. — Благодарствуй, княжна! Княгине скажи поклоны. Бог даст — свидимся. Давно я в Париже не был… Там, говорят, хе-хе, башню какую-то построили…
— Эйфелеву башню, Федя! — Егор толкнул его в спину.
— Иду, иду…
— «Любовь — дитя! Дитя свободы! Законов всех она сильней!» — мурлыкал Егор, и снежок похрустывал под его стремительными шагами. Он пел то, что думал. И шел туда, куда хотел — к Кармен.