– Как твое прикрытие? – спросил Куин, стараясь не морщиться от боли при повороте головы. После фиаско на железной дороге это занимало его сильнее всего: ведь, придя ему на помощь, Хокинс уничтожил свое прикрытие.
– Продержится. Оно всегда держится. – Хокинс пожал плечами. Никаких проблем.
Куин чертовски надеялся, что это действительно не было проблемой. Ропер Джонс был тем еще подонком, но до прошлого года он был исключительно чикагским подонком. Теперь он переходил от наркотиков, букмекеров, грабежа и проституции к международной торговле оружием – во всяком случае, так докладывали правительственные умники.
Генерал Грант, командующий ОПО из министерства обороны, хотел прижать Джонса к стенке по возможности раньше, чем до того доберется ЦРУ, но Куин и Хокинс нашли лишь кучу грязных денег, немного украденных драгоценностей и пару кило колумбийского кокаина. Да, этого было достаточно, чтобы убрать Ропера с дороги, но не этого хотел Дядюшка Сэм. Если в Денвере и появлялось какое-то экзотическое оружие, Джонсу оно не принадлежало.
В коробках на железнодорожных путях тоже не было никаких пушек, ну разве что они находились внутри покрытых гипсом окаменелостей. Куин видел такое количество гипса только один раз в жизни – когда занимался костями динозавров в лагере дока МакКинни в Рэббит Вэлли. Он прямо сейчас представил себе, как снова спросит Дилана о том, что же такого важного было в этих слепках, что его чуть не убили. Стандартный ответ – «Не то, что мы ищем» – стал все больше походить на фальшивку.
Он бросил взгляд на женщину, сидевшую рядом. Он думал о кружевных лифчиках и сексе до того, как его нашли черные списки и пушки, его тело напомнило об этом. Напомнило также, и каким это может быть приятным времяпрепровождением. Конечно, по-настоящему заняться сексом со взрослой версией фантазии юности выходило далеко за рамки «времяпрепровождения».
Боже, она была симпатичной, мягкой и до сих пор изумительно мокрой.
Он беспокойно поерзал на сидение и снова перевел взгляд на дорогу.
– Так ты все еще замужем? – спросил он. Ему начало казаться, что нет, но спросить следовало. Он должен был знать. Обычно замужние женщины не жили со своими сестрами и дедушками, брали фамилию мужа и почти все время носили кольца. Реган выпадала по всем пунктам.
Ее молчание стало хорошим оправданием для очередного взгляда, и он начал гадать: хватит ли силы в ее пальцах с побелевшими костяшками на захват двери и коробки передач до самого Денвера? Даже при ста двадцати милях в час им потребуется достаточно много времени, чтобы добраться туда.
– Откуда… откуда ты знаешь, что я вышла замуж?
Бездыханная, изогнувшаяся, напряженная, защищающая себя – было приятно узнать, что он не разучился общаться с прекрасным полом.
– Уилсон сказал мне, что ты собираешься замуж, в тот день, когда я приходил к вам в дом. Там повсюду были платья. – Маленькая горка голубых и одно большое белое с рядом жемчужных пуговиц, сбегавших по всей длине спины. Его челюсти никогда не сжимались с такой силой, как в тот момент, когда он прощался с Уилсоном, разглядывая платье.
Он хотел его, Боже, хотел его и женщину, которая должна была его надеть. Он хотел их для себя. Разве не для того он так надрывался? Не для того, чтобы получить шанс с внучкой проклятого профессора, уроженкой Боулдера, девственницей, носившей розовые трусики, такой чистой, что причиняла ему боль? Тем летом в динозавровом лагере он время от времени наблюдал за ней, то приезжавшей, то уезжавшей, и с каждым днем испытывал все более сильные любовь и желание. Он так и не набрался смелости, чтобы заговорить с ней, но слушал, когда она разговаривала со своим дедом и его студентами. Каждым словом она лишь доказывала, что играет не в его лиге. Она пугала его до чертиков, и из-за этого он хотел ее еще сильнее.
Он был слепым романтичным болваном в шестнадцать лет – им же оставался и в двадцать, стоя там, в ее доме, и разглядывая свадебное платье. Вся эта гребаная ситуация так разозлила его, и в дальнейшем ему становилось только хуже, намного хуже.
– Да, так значит, платья. Платья были… эх… наверное, лучшим моментом, – сказала она странным голосом, не отрывая глаз от дороги.
– Так брак оказался тяжким, да? – Учитывая того, за кого она вышла, он бы не удивился. Судьба хорошенько имела его, когда дело доходило до Реган МакКинни.
– Тяжким? – повторила она и коротко рассмеялась, прервав яростную концентрацию на дороге – и тогда он заполучил ее внимание, все ее внимание. Голова ее повернулась, а глаза, полные раздражения, сузились. – Мой брак – это не твое…
– …дело. Понятно, – сказал он, обрывая ее. – Я просто пытаюсь понять, что происходит, пытаюсь понять, почему мужчина послал свою жену в Сиско одну…
– Я не жена, – перебила она. – У меня нет мужа. Я самостоятельно принимаю решения, включая и самые плохие, как этот приезд в Сиско, в результате которого мою машину где-то «бросили», а меня практически похитила парочка…
Она оборвала себя, очевидно, передумав обзывать их с Кидом. Ему было все равно. Он получил ответ, которого хотел. Куин изо всех сил сдерживал ухмылку.
Дела явно налаживались.
«Дела становятся все хуже», – подумала Реган, откидываясь на сидении, поднимая руки и скрещивая их на груди. По правде, все просто не могло быть еще ужаснее. Она потеряла свою машину и оказалась в руках… безумного гонщика в мощной тачке.
И чтобы превратить происходящее в настоящий кошмар, он заговорил о ее браке.
«Об умершем браке», – напомнила она себе. В нормальных обстоятельствах такое воспоминание служило бы на благо ее настроению.
Но то были не нормальные обстоятельства.
Она снова покосилась на спидометр и тут же пожалела об этом.
– Давай обсудим машины, – неожиданно сказала она. Ее дела с Куином Йонгером ограничивались машинами, Уилсоном и машинами.
– Ты имеешь в виду те машины, которые я украл у Винса Бренсона и продал твоему деду? – спросил он, понизив скорость, чтобы вписаться в поворот на дороге.
– Да. Те самые машины, – сказала Реган, стиснув зубы. Она ничего не могла с собой поделать: когда они вошли в поворот, она вцепилась в дверную панель и задержала дыхание. Но машина осталась на дороге, все четыре колеса плотно прилегали к асфальту – и ей оставалось только спрашивать себя: как, черт возьми, ему это удалось? Он снова поддал газу, выводя их из поворота, и, к тому времени, как они снова оказались на прямой дороге, Камаро уже мчался на полной скорости.
Боже, он водил как… военный пилот.
«Ну конечно», – ее внезапно осенило. Каким бы паршивым, грубым угонщиком он не стал (если именно в него он превратился, а суду присяжных пока просто было неизвестно об этом), он все равно оставался одним из самых хорошо обученных и высокопрофессиональных пилотов в мире. Естественно, он мог водить машину лучше, чем большинство людей, даже на ста двадцати милях в час.
– Так что это были за машины? – спросил он, снова повышая скорость – да поможет ей Бог.
Она вонзила ногти в обивку.
– А?
– Машины, которые я угнал, а потом продал твоему деду.
О, точно.
– Эмм… Додж Коронет 1967 года, красный с красным салоном и ярко-розовой окантовкой. – Никки машина понравилась. Реган тоже считала, что она выглядит классно, но не так классно для ее семидесятидвухлетнего дедушки, у которого, казалось, шарики начали заезжать за ролики. – И Порше, который исчез вместе с ним, серебряный с черной обивкой. Коронет у него пробыл всего пару дней, потом он поменял его на Порше.
– Ярко-розовая окантовка? – повторил он недоверчиво, как будто был не очень доволен сочетанием цветов.
– Он был очень мощным. Деду нравилось сидеть в нем на подъездной дорожке при включенном двигателе. – «О чем, черт возьми, Уилсон вообще думал?» – в тысячный раз спросила она сама себя. Притащить красную тачку в их спокойный район среднего класса и рассиживаться в проезде к дому поддавая газку как шестнадцатилетний парнишка? Это одновременно и приводило в замешательство, и расстраивало ее, но теперь она мечтала о том, чтобы снова выслушивать жалобы соседей на ее деда. Уж лучше ей будет стыдно за него, чем она будет мертва – а это непременно случиться, если Куин не сбросит скорость. Уж лучше Уилсон снова будет дома. – Порше был потише.