Но она и была маленькой. Он и забыл, насколько маленькой. В его воспоминаниях, они всегда держались наравне, и, обнимая ее, он задавался вопросом, как ей это удавалось.
Дождь из искр продолжал оседать на землю. Тент, натянутый над одной из «хижин» загорелся, став причиной новым истошным воплям, и Хокинс понял, что следующая небольшая катастрофа породит абсолютную панику. Когда они достигли парковки, следом уже бежало около дюжины людей. Их светская вечеринка определенно подошла к концу, превратившись в адскую неразбериху.
Он легко обнаружил свою машину в море внедорожников, Мерседесов и БМВ. На парковке был только один зеленый Додж Челенджер R/T 1971 года — Роксанна. Вероятно, она была единственной крылатой ракетой с двигателем в 426 кубических дюймов на весь чертов штат. Она представляла собой чистейшие американские мускулы от покрышек до пары широких белых полос, протянувшихся через корпус с капота до багажника. Он мог бы поспорить на ПТС, что только Роксанна на всей парковке способна сделать четверть мили за двенадцать секунд.
Крепко прижимая Катю к своему боку, он поставил ее на ноги и вставил ключ в замок на пассажирской двери Роксанны.
— Моя голова, — простонала она в его пиджак, хватаясь рукой за лоб. Потом бессильно прислонилась к нему.
Быстро осмотрев ее, он не заметил ни крови, ни царапин.
— Ты в порядке, — сказал он, чертовски надеясь, что это действительно так.
Невзирая на все возможные проблемы, через тридцать секунд он посадил ее в машину, пристегнул ремнем безопасности и оказался за рулем Роксаны, чем намного опередил стаю позади.
В качестве бегства это вполне подходило. Дилан по-прежнему бродил незнамо где, но он мог позаботиться о себе и в куда более серьезных ситуациях.
Если он о ком-то и беспокоился, то о Киде, застрявшем в Колумбии в ожидании тела Джей Ти. Хокинсу не стоило оставлять его. Ни за что.
Черт. Он завел мотор, и Роксанна с ревом проснулась, встряхиваясь, словно мокрый пес, и рождая в своих недрах низкое рычание.
Но, следуя приказу, он оставил Кида и, в конце концов, оказался здесь с Катей Деккер. Сколько же дерьма должно было случиться, чтобы он опять пришел ей на помощь — спас. В очередной раз.
Проклятье. Он перевел Роксанну на первую скорость и, сжигая покрышки, газанул, вылетая с парковки на Йорк Стрит. К тому времени, как он достиг четвертой скорости, Денверский ботанический сад превратился в едва заметное воспоминание, видневшееся в зеркале заднего вида, а они мчались по магистрали, превышая ограничение скорости на сорок миль, разрезая темноту светом фар и оставляя за собой дымовой след.
ГЛАВА 3
КАТЯ НЕ МОГЛА РЕШИТЬ, КАКАЯ ИЗ ПРОБЛЕМ СЕРЬЕЗНЕЙ: совершеннейшая глубина ее тупости, количество лошадиных сил, впечатавших ее в спинку сидения ракеты, пассажиром которой она была, или Кристиан Хокинс. Может, стоило подбросить монетку? В любом случае, любая из проблем могла стать фатальной.
Пульс гнал вперед со скоростью товарного поезда.
Мозги помогла прочистить машина: ее звук, ощущения. Всю свою жизнь она каталась по дорогам разных стран в Кадиллаке матери и лимузинах отца, а после шестнадцатилетия — в собственном маленьком Мерседесе и в нескончаемой череде Бумеров, Хонд и внедорожников ухажеров. Но в восемнадцать лет она вкусила мощь, сотрясавшую кости, заставлявшую тело дрожать, а пульс бешено колотиться, мощь такого количества кубических дюймов, что не застраховала бы ни одна разумная компания. В ту ночь Хокинс вытащил ее из эпицентра заварухи, спас от компании пьяных парней, привезя домой на тачке, которая превращала обычную поездку в опасную гонку. «Садись в машину, принцесса», — сказал он тогда, стоя между ней и группой буйных подростков, которых еще минуту назад она называла своими друзьями. Прежде чем они решили, что хотят выяснить, кто первым достанет кусочек платья Кати. Прежде чем «кусочек платья» выродился в «кусочек Кати». Прежде чем Джонатан вытащил нож, чтобы отрезать лоскут розового тюля. Прежде чем, объятый парами алкоголя, он порезал ее саму.
С ее стороны это было невероятной тупостью — сесть в машину незнакомого парня; но она была слишком напугана, а рана болела слишком сильно, чтобы мозг осознал происходившее. И этого не случилось, пока они не сели в машину и он не завел двигатель. Она никогда не видела автомобиль, который бы оживал всеми металлическими частичками сразу, ревя и трясясь. С тех пор она никогда не сидела в чем-то подобном — до этого момента.
Ошарашенная первым взрывом, она решила, что это Алекс прикрывает ее во время падения на газон. Он решила, что это Алекс поднял ее на руки. Ее секретарь был, несомненно, силен, но размером тела особо не отличался — это и сыграло свою роль, когда на полпути к выходу она вдруг поняла, что тело, в колыбели рук которого она качалась, стало намного выше, больше и куда мускулистее.
Но нет, даже тогда она не догадалась. Фейерверки взрывались, искры летели в разные стороны, ее голова раскалывалась, а сердце бешено колотилось, и она трусливо вцепилась в очевидную, но лживую мысль.
Она хорошо умела скрываться от правды, и лев, который вышагивал по желтым кирпичам в страну Оз, не мог даже сравниться с ней в отношении трусости. Однажды она попыталась быть смелой, тринадцать лет назад. Но мать систематически изводила ее, криками и визигами убив это намерение.
И вот она, печальная правда. Единственный шанс, данный ей, чтобы укрепить характер, был упущен.
Жаль, учитывая, что немного характера ей бы сейчас пригодилось. Ее реноме «девочки-вечеринки» навряд ли могло убедить Кристиана Хокинса в том, что все жертвы, на которые он пошел ради нее, стоили того.
Кристиан Хокинс. Ее взгляд переместился на ладони, сжимавшие рулевое колесо. Тыльная сторона руки была широкой, сильной, под кожей выступали вены — но вниманием ее завладела именно татуировка, показавшаяся из-под белоснежного рукава его рубашки: темный виток чернил, легкий намек на то, что поднималось вверх по его руке и скрывалось под одеждой. Раз увидев обнаженным, его не возможно было забыть. Или принять за другого.
Кристиан Хокинс. О Боже. Ей потребовались все силы, чтобы не уткнуться лицом в ладони и не зарыдать.
Хокинс взглянул на свою пассажирку и поджал губы. Выглядела она ужасно: волосы взъерошились и перепутались, на лице красовались грязевые подтеки и следы от травы, а разрез на маленьком черном платье почти доходил до грудной клетки. Он видел ее нижнее белье. Одну крошечную черную атласную лямочку, обтягивавшую изящный изгиб бедра. Неверодерьмоятно. Он поборол злость на нее много лет назад. Сейчас он чувствовал лишь полнейшее и совершеннейшее безразличие.
Но она все равно заставляла его потеть.
Учитывая те деньги, что она выкладывала за шмотки, они могли бы держаться получше. Но это не было самым худшим. Он мог пережить вид нижнего белья, даже ее нижнего белья (а его особенно злила эта ремарка: «даже ее»). Хуже всего было выражение ее лица. Он знал женщин и знал, что Неудача была на грани слез, а это ему было нужно меньше всего.
— Я везу тебя к врачу, — сказал он, удерживая взгляд на асфальте. — Он проведет осмотр: вдруг у тебя сотрясение мозга или еще чего.
Тишина стала ответом на его заявление, тишина настолько гробрвая, что он почти услышал, как она пытается взять себя в руки. «Давай, — мысленно подбодрил он, — ты сможешь. Не плачь, Деккер. Не сейчас».
— У-у меня нет сотрясения мозга. У меня просто болит голова.
Хорошо, подумал он. Она справилась. Собралась и избавила их обоих от грязной эмоциональной сцены.
— Уверен, у врача найдется что-нибудь от головной боли. — У дока было все, включая слишком большое количество алкоголя, разбавлявшего кровь, и наркотиков, затуманивавших мозги, — именно поэтому его медицинскую лицензию аннулировали двадцать лет назад.