Вы в самом деле чокнутый. Не случайно убийца Джона Леннона носил в кармане ваш самый знаменитый роман. Парень быстренько смекнул, какой вы, черт возьми, псих. Из ваших страниц он черпал мужество, они оправдывали его желание укокошить кого-нибудь. Знаменитости должны прятаться или умирать. Иначе всем наплевать на них. Говоря начистоту, испытал бы Марк Чэпмен[63] потребность убить стареющую рок-звезду, не будь он одним из ваших читателей? Вы, несомненно, несете ответственность за целую кучу вещей, которые не ладятся на этой планете. Не притворяйтесь, что вы не в курсе дела. Во всяком случае, вы ответственны за крушение моей жизни. Вы не можете отрицать это. Эти ваши милые словечки — вы даже не представляете, какой вред они в себе несли. Это как в ночном клубе: некоторые парни всегда находят, что сказать сидящим на банкетках девчонкам, которые вынуждены склоняться к ним ближе из-за громкой музыки. Такие типы всегда знают, что сказать в нужный момент. Я никогда не был таким. Я был тем парнем, кто сидит напротив, на красном войлочном диванчике, в полном одиночестве с виски-колой в руке и наблюдает за тем, как понравившуюся ему девушку охаживает другой. Это история всей моей жизни. Люди вроде вас меня раздражают. Ваш пафос меня достал. Он ваших теорий тошнит. Дао, карма и все такое. Вы думаете только о том, как бы трахнуться. Вы такой же, как все. Но если вам вздумалось урвать тридцатилетнюю девчонку, вы могли бы выбрать кого-нибудь другого. Ведь от американок, мечтающих запрыгнуть к вам в постель, отбою нет, а? Я не заметил, как вы подкрались, с этой вашей манерой создавать видимость. Господи, когда же вы впервые переспали? Я был где-то поблизости?
И ведь это я заставил Мод читать ваши книги. Какой же я был дурак. Сам стал кузнецом своего несчастья. Вы бы никогда не написали такую фразу: «Кузнец своего несчастья», как можно!
Между тем, она меня ценила. Клянусь вам, она меня ценила. Она не всегда лгала. Нам не всегда недоставало тем для разговора. Я нередко смешил ее. Мне не терпелось пойти на свидание с ней, и я уверен, что ей тоже. Порой она употреблял сложные слова, слова, придуманные для кроссвордов. Когда она слишком много говорила, я целовал ее в губы. Единственный способ заставить ее замолчать. Потеряв ее, я обнаружил, что мои чувства к ней были глубокими, настоящими. Я не ожидал этого. Особенно достает в этой истории то, что я потерял ее из-за старого козла, которым восхищался.
С некоторых пор я стал странным и нелюдимым. Я перестал принимать лекарства. Мне больше не нужны другие таблетки, кроме снотворных. Мои руки перестали дрожать.
Без сомнения, был какой-то день, после которого Мод превратилась в глухую стену, но какой? Я перестал узнавать ее. Она замолкала довольно интересным образом. Тон ее голоса изменился. Как любой нормальный мужчина, я спрашивал ее, что не так. Она отвечала: ничего, — как они всегда отвечают дуракам, которые об этом спрашивают.
— Я доверяю тебе, — сказал я ей.
Это была самая большая глупость, когда-либо слетавшая у меня с языка. Хорошо бы иногда иметь возможность послушать себя, прежде чем говорить.
— Я люблю тебя, — сказала она.
В тот момент я не отдавал себе отчета в том, что она произнесла это тоном, которым говорят: дурачок. Я чувствую, как во мне поднимается глухой ропот поражения.
Я прочесал всю квартиру. Что я искал? Мод все забрала с собой. Я наткнулся на старое письмо (18 сентября 1993 года) от одного итальянского друга, который однажды ужинал у нас. Прочитав, я убедился, что речь шла о бывшем любовнике, они переспали во время лыжного уикэнда в Сестриере.[64] Дата меня успокоила: это было до нашей встречи. Не знаю, что на меня нашло. Я вдруг повсюду стал видеть соперников. Мне было слышно, как внизу плачет младенец. Наверное, резались зубки. Родители, чета испанцев, недавно открыли в Париже сеть магазинов одежды. Я так и не подарил им ничего по случаю рождения ребенка. Теперь было поздновато. Я пренебрегал всеми своими обязанностями. Сколько было теперь их Жорди? Три, четыре месяца. Что дарят четырехмесячному ребенку? Уж Мод точно знала бы ответ.
Я чувствовал себя разбитым после слишком долгого сна. Я не хотел, чтобы ревность заполнила мою жизнь до краев. Мне вовсе не улыбалось прослыть придурком. «Да вы его знаете, тот самый, у которого Брукинджер увел подружку. Да-да, писатель, которого никто никогда не видит». Благодарю покорно.
Есть мужики, которым удается оставаться в дружеских отношениях со всеми своими прежними женщинами. Не знаю, что они для этого делают. Я также никогда не понимал, почему большинство мужчин вверяют себя связанными по рукам и ногам женщинам, которые им заведомо не подходят. Хорошо же мне об этом рассуждать. Следовало бы уже примириться. Вскоре этот разрыв будет для меня столь же обыденной вещью, как и размер моих ботинок. Ничего личного, так, статистика. Мод: два года, три месяца и шесть дней.
Давайте-ка начистоту. Вы на какое-то мгновение решили, что я собираюсь объявить вам о своем самоубийстве. В вас промелькнуло сомнение, легчайшие угрызения совести. Да ладно, это вполне свойственно человеку. Да не краснейте вы. В течение нескольких минут вы не слишком собой гордились. Чуть было не позвали Мод. Да, нет же, вам показалось! Я не расстанусь с жизнью из-за какой-то прошмандовки и придурковатого старика-фантазера. Вы же не думаете, что мое имя напишут на уведомлении в черной рамке: «С глубоким прискорбием сообщаем, трали-вали». Я не сделаю вам такого подарка. О, не то чтобы эта идея не приходила вовсе мне в голову. Для пущей точности скажу, что был период, когда я рассматривал такую возможность. Принять анальгетики и, в тот момент, когда синие капсулы начнут действовать (надо только, чтобы снотворное не было слишком сильным), надеть на голову пластиковый пакет. Или же в гараже: задохнуться в «лянче» от угарного газа. Я был близок к этому. Без одной минуты. Но я нашел нечто другое.
С этого места читайте как можно внимательнее. Это как игра в летних журналах. Нужно отыскать кролика, спрятавшегося в ветвях деревьев, следить за деталями, замечать приметы. Не рассчитывайте, что я скажу вам, кто охотник. Не перескакивайте через строки. Вы рискуете пропустить признание. Вы еще не такое узнаете. Чаще всего письма такого рода пишут у себя в голове, как некоторые представляют себе собственные похороны. Я предпочитаю изложить все черным по белому. Так мне самому все кажется яснее. Что будет уничтожено? Прошлое? Наши жизни? Правда? Эти страницы адресованы вам и никому другому. Они взорвутся вам в лицо. Погодите. Налейте себе еще чуточку джина, я разрешаю. Рановато, но сегодня особый день, гарантирую вам. Не пейте все разом. Я хочу, чтобы у вас мысли были в порядке до самого конца. С этого момента могут произойти ужасные вещи. Мне тоже нужно чего-нибудь выпить, так, для поднятия духа. Вы позволите?
Она не пошла на работу в понедельник. Во вторник ее тоже не было в офисе.
Мне сказали, что Мод мне изменяет. Я решил все выяснить. Это была ошибка.
Именно в то время Мод не захотела больше спать со мной. По вечерам, лежа в постели, она смотрела идиотские передачи и ела печенье, рассыпая крошки по простыням. Иногда она спрашивала меня, люблю ли я ее, и я неизменно отвечал: да. Я, в свою очередь, не решался спросить ее, почему она больше не разрешает до себя дотрагиваться. Я должен был спросить. Я же изображал безразличие человека, получившего пятый «Сезар»[65] за один вечер. Одним словом, я был ничтожеством.
Я входил в спальню. Мод сидела на краю постели в пеньюаре, с мокрыми волосами. Здоровалась, не отзывая взгляда от экрана.
— Что ты смотришь?
— Так, всякую чушь.
Она вставала, чтобы переключить канал. Кнопки пульта больше не реагировали, когда на них нажимали.
63
8 декабря 1980 г. в Нью-Йорке Марк Чэпмен застрелил знаменитого участника группы «Битлз» Джона Леннона, за что был приговорен к пожизненному заключению. Любимой книгой Чэпмена была культовая повесть «Кэтчер во ржи» американского писателя Дж. Д. Сэлинджера (р. 1919), известного своим затворническим образом жизни.