Подойдя к железному сундуку, я опустил ладони на его крышку.
И тут же перед моими глазами промелькнуло видение. Внутри сундука я увидел том в черном кожаном переплете, украшенный оскаленными черепами и темными солнцами. Из центра обложки на меня злобно взирала голова размером с детский кулачок с толстой серебряной цепью, сковавшей безгубый рот. Голова начала шевелить челюстями, и между острых зубов промелькнул длинный черный язык, но не раздалось ни звука. Книга говорила так, что я один мог ее услышать: она шелестела страницами, подзывая меня подойти поближе и выпустить наружу ее ужасный смрад разложения.
Она требовала от меня больше, чем я мог вынести. Колени мои задрожали, из-за тошноты я едва мог дышать, во мне нарастала истерика. Руки онемели и стали каменными; из глаз дождем полились слезы, и я, как ягненок перед львом, почувствовал дикое желание убежать.
Потом из сундука с шипением поднялась Священная Тьма и обволокла меня всего. Глаза мне обожгло Пламя Знаний, в ушах звенела Песнь Отчаяния, язык горел от Совершенной Муки Просвещения. По всему телу разлилась ледяная лихорадка - одним словом, я испытал на себе всю мощь Темной Правды, выдержать которую не может ни один смертный. Кровь застыла в жилах, желудок наполнился холодной блевотиной. Меня охватило невыносимое отвращение, словно я дотронулся до внутренностей еще живого человека. Мне было так жарко и тошно, что я чуть не потерял сознание.
Да, не такого восторга я ожидал, но какое это имело значение? Мой бог повелел мне отыскать «Кайринишад», и я выполнил его волю. Теперь мне оставалось доставить ему книгу.
Я выглянул в окно и увидел, что небо окрасилось в серый цвет, как бывает перед самым рассветом. До начала суда над Кайриком оставались считанные минуты, но мне нужна была всего лишь секунда, чтобы поднять сундук и выпрыгнуть из окна, и еще меньше времени, чтобы произнести имя Единственного. Я обхватил руками сундук величиной с брюхо лошади и поднапряг все силы, чтобы оторвать его от пола.
В спине у меня громко хрустнуло.
Решив, что кто-то стукнул меня по хребту эфесом меча, я тут же развернулся, чем только удвоил свою боль. Я повалился на сундук и прикусил язык, чтобы не закричать. Только тогда до меня дошло, что сзади никого нет и я сам себя покалечил. Нестерпимая боль узлом завязала мне спину, потом перешла на грудь, так что каждый вдох давался с трудом.
А часовые на лестнице с каждой секундой шумели все ближе, вот уже стали слышны приказы, которые им раздавала ведьма.
Убедившись, что мне не удастся поднять железный сундук, я решил вместо этого открыть его. Снова прикусив язык от боли, я поднялся, подошел к Гвидиону, чтобы поискать в его кошельке ключ к замку.
Там оказались только монеты. Раньше я обожал деньги не меньше собственной жены, но теперь они так мало для меня значили, что я отшвырнул серебро и медь и оставил себе только золото. Затем я взял свечу со стола, снова схватился за кинжал и крадучись пошел в другую комнату.
Спальня ничем не отличалась от гостиной, разве что в ней не было двери в коридор, а стол стоял у окна. Там я увидел огромную книгу в твердом кожаном переплете, свежее перо и чернильницу. Ключа не оказалось.
В дальнем углу на тюфяке спала женщина, свернувшись калачиком под одеялом. Ее одежда висела неподалеку на стенном крючке. Я поставил свечу на стол и тихо принялся обыскивать ее тряпки. Клянусь честью перед Единственным и Вездесущим, я поступил так, только чтобы сберечь время, а не потому, что мне не хотелось ее убивать. А если мои руки и дрожали, пока я искал ключ, то только потому, что снизу доносился приглушенный голос Рухи, зовущей Гвидиона.
Ключа в одежде не оказалось, и тогда я подошел к женщине. Из-под одеяла выскользнула длинная голая нога, на ее шее висела серебряная цепь, исчезавшая где-то на груди, скрытой одеялом. Я подполз к краю постели. Темные шелковистые волосы женщины разметались вокруг головы, она улыбалась - наверное, почуяла мое присутствие во сне и приняла меня за Гвидиона. Мне вдруг пришла мысль, что будет правильнее оставить ее в живых на тот случай, если в сундуке устроена ловушкам она смогла бы меня предупредить.
Тут из коридора донесся грозный мужской окрик, потребовавший у Гвидиона немедленно отодвинуть засов. Женщина нахмурила лоб, и я сразу понял свою ошибку. Прислужница вороватого Огма ни за что не согласится передать мне «Кайринишад». Я приставил лезвие кинжала к ключице хранительницы, и в ту же секунду комнату наполнил голос ведьмы.
- Ринда, отопри дверь!
Ринда тут же открыла свои зеленые глазищи. Даже при свете свечи я, должно быть, показался ей дьяволом из преисподней - ошпаренное лицо, подбитый глаз, потрескавшиеся губы. Я хотел было зажать ей рот своей ободранной ладонью, но она успела откуда-то извлечь нож и взмахнуть им, целясь в горло.
- Гвидион! - раздался ее истошный вопль.
Все, что последовало затем, произошло так быстро, что я не могу ни припомнить все с точностью, ни достоверно описать.
Я отпрянул. Нож Ринды полоснул меня по щеке, отчего кровь брызнула на грудь, а лицо окаменело. Строптивица выпрыгнула из постели голышом, как дикий зверь, и набросилась на меня. Но между нами был мой кинжал, и она сама напоролась на него, взвыла и еще раз взмахнула ножом, промахнувшись самую малость. Я увидел, что на цепочке ключа нет - только блестящий амулет Огма. Тогда я догадался, что железный сундук скорее всего вообще не запирался: охранники никогда не собирались его открывать.
В соседней комнате раздался громкий лязг, немного сбивший меня с толку, так как был совершенно не похож на шум взламываемой двери. Я отшвырнул от себя тело мертвой женщины и подполз к арке, чтобы посмотреть, что за колдовство творит там Руха.
На пороге я столкнулся с Гвидионом. На нем не было ни пятнышка крови, отчего смотреть на него стало совсем жутко. Его запрокинутая голова болталась из стороны в сторону, он все время пытался повернуть ее, чтобы разглядеть, как ему напасть на меня. Оружие он выбрал для ближнего боя, сжимая в одной руке кинжал, а в другой топор.
Совершенно ясно, что он намеревался поотрубать мне руки и ноги: в то время как охранники бились в дверь, он даже не сделал попытки снять засов.
Не стану описывать, как в эту минуту поступило мое тело, так как это не только неприлично, но и не важно. Я начал пятиться в комнату Ринды и, в конце концов, налетел на край стола. Гвидион наступал на меня, расправив плечи, голова его раскачивалась, вися на ниточке, и он ухмылялся, глядя на меня. В следующую секунду он взмахнул рукой и швырнул топор, целясь мне в голову.
Я распластался на столе, свалив чернильницу с пером на пол. Топор моего врага врезался в стену прямо у меня над головой, предвещая мою быструю кончину. Я откатился к окну и, схватив книгу Ринды со стола, прикрылся ею как щитом.
Кинжал Гвидиона ударился в книгу с такой силой, что я слетел с подоконника и начал падать в дымящийся ров, все еще сжимая в руках том в кожаном переплете,
Мне ничего не оставалось, как прокричать:
- Кайрик, Единственный и Вездесущий!
8
В этом боги похожи на людей: те, кому не терпится, приходят первыми. Задолго до начала суда над Кайриком в Зале Полярной звезды появилась Мистра и сразу спряталась в темном углу. Там она затаилась на какое-то время, оставаясь незаметной, как вор среди верблюдов. Зал предстал перед ней в своем обычном виде - лаборатория алхимика, уставленная жаровнями и стеклянными сосудами, но сейчас он был пуст и погружен в темноту. Она осмотрела каждый уголок, каждую тень и, только когда уверилась, что, кроме нее, в зале никого больше нет, вышла из убежища и принялась за предательское колдовство.
Упрямая богиня действовала быстро. Для начала подвесила жестяной колокольчик, чтобы голос Кайрика звучал фальшиво, когда он начнет читать «Кайринишад». Потом протерла все столы в зале особой губкой, чтобы священные слова, пролетая по воздуху, лишались всей своей силы. Затем она вызвала змея и вырвала у него ядовитые зубы из пасти - это должно было защитить богов от льстивых уговоров, полуправды, лживых обещаний и обмана любого рода.