Я вздохнул, понимая, что бесполезно заявлять, будто я не в состоянии продолжить путь без отдыха. Правда заключалась в том, что я жалел самого себя и по этой причине не хотел ехать дальше, и кто знает, что еще я мог бы выпалить сгоряча?
- Малик, похоже, ты больше не болеешь всем сердцем за дело. - Единственный постучал по своей груди, напоминая мне, как он это узнал. - Возможно, тебя… чем-то отвлекли?
- Возможно, - сказал я, но тут чары Блудницы заставили меня добавить: - Я ни о чем другом не могу думать, как о позоре, который навлекли на мое доброе имя жена и принц!
Кайрик ухмыльнулся (а когда ухмыляется лицо скелета, то это само по себе ужасно) и сказал:
- Я так и думал. - Единственный на секунду отвел взгляд, после чего произнес: - Больше можешь не беспокоиться насчет жены и принца. Я устранил эту проблему.
- То есть как - устранил, Всемогущий?
- Устранил, и все тут, или ты не понимаешь, Малик? Можешь больше о них не думать.
- О них? - Я пошатнулся, попятившись, ведь одно дело проклинать свою неверную жену и совсем другое - узнать, что это уже сделано. - Значит, моя жена… исчезла? Я больше ее не увижу?
- В этой жизни - нет. - Два черных солнца под бровями Единственного сердито вспыхнули,- Я удивлен, что ты обеспокоен ее смертью. Как ты можешь думать о своей жене, когда мне предстоит предстать перед судом?
- Из-за ужасного позора, который она… - Но тут мое горло словно перехватило и язык сам произнес следующие слова: - Из-за того, что мне будет ее не хватать.
Единственный щелкнул челюстью, после чего смерил меня таким долгим взглядом, что я чуть было не решила что он превратился в статую. Тем не менее, он не удивился больше меня самого, ведь я только тогда осознал правду, когда эти слова невольно слетели у меня с языка!
Наконец Единственный покачал головой:
- Я не верну ее к жизни, Малик. Она слишком тебя отвлекает. - Он обнял меня костлявой рукой за плечи и притянул к себе как брата. - Но возможно… если приложишь все силы и поедешь быстро… я услышу ее зов с равнины Фуги. Позже, после того как ты добудешь «Кайринишад», ты сможешь присоединиться к ней в Замке Верховного Трона.
Я не знал, радоваться мне или горевать, ведь он не сказал, как скоро это произойдет.
- Это больше, чем я заслуживаю!
Кайрик похлопал меня по плечу:
- Ты не прав, Малик. Если ты подведешь меня, то присоединишься к своей жене в Городе Мертвых, - это я обещаю. - Единственный бросил взгляд на запад в сторону Ураганных Пиков, маячивших за городскими стенами. - А пока перестань думать о жене. Тебе нужно беспокоиться о других женщинах.
Я посмотрел в ту же сторону. Там, вырисовываясь силуэтом на фоне алого солнечного шара, опускавшегося к горизонту, я увидел гиппогрифа и его наездницу.
- Эта ведьма - настоящий дьявол из преисподней!
- Нет, Малик,- поправил меня Единственный.- Она просто Арфистка.
29
Когда человека охватывает беспричинный страх и он сознает это, то начинает сомневаться, все ли в порядке у него с рассудком. Он, уже не уверен ни в том, что видит, ни в том, что слышит, как и в собственных мыслях, лезущих в голову. Он знает только, что пока жив и что какая-то сила извне хочет, чтобы он был мертв. Таково было состояние патриарха Адона.
Он лежал на своем скромном ложе, вцепившись в края соломенного матраса и боясь обратить взгляд на что-нибудь, кроме потолка над головой. Когда же он все-таки опустил глаза, его взгляд скользнул между балконных балясин, и Адон увидел аватару Мистры на берегу Тенистого озера. Вокруг ее головы клубилось темное облако волос, из алых когтей сыпались молнии, направленные на чудовище со множествам щупальцев, плескавшееся в воде.
Но ни битва, ни само присутствие Мистры не волновали Адона столь сильно, как убеждение, что все это - плод его воображения. Сражение было беззвучным, как мираж; молнии сыпались без шипения и грохота, а когда скользкое чудовище открывало пасть, чтобы издать рык, то из его горла не вырывалось вообще никакого звука, Все это происходило потому, что богиня, не желая тревожить сон своего больного патриарха, оградила сцену боя завесой тишины. Но ведь Адон этого не знал. Для него все сражение происходило как во сне, с той лишь разницей, что он не спал. А так как он не спал, то сон мог быть только галлюцинацией, а когда сон превращается в галлюцинацию, значит, человек сошел с ума.
Эта мысль принесла ему огромное облегчение. Как любой глупец, полюбивший когда-то обманщицу, Адон предпочитал незнание предательству; потеря разума была как раз тем предлогом, в котором он нуждался, чтобы вычеркнуть из памяти все увиденное глазами Надису Баскара. В груди его когда-то билось сердце, полное обожания Мистры, теперь же на этом месте была гнетущая пустота, с которой он не мог смириться. Точно такое же чувство его посещало и раньше, когда он потерял веру в Сьюн, после того как один безумец располосовал ему кинжалом лицо. В течение нескольких месяцев он чувствовал внутри болезненную пустоту, и теперь ему предстояло вынести те же муки снова.
Не думать об этом он не мог. Стоило ему отвести взгляд от потолка, он повсюду видел Мистру в самом ужасном обличье. Ее оскаленная физиономия была вырезана на каждой панели огромных двойных дверей, а внушающая ужас фигура запечатлена в леденящих душу барельефах на каждой стене. Адон вспомнил, что сам подбирал эти сцены, хотя в то время по какой-то причине считал, что они рисуют сотворенные ею чудеса, а не катаклизмы. Когда же он был безумен - тогда или теперь?
Промучившись несколько часов, Адон решил проверить свой рассудок, взглянув на хорошо знакомый барельеф. Как раз напротив его кровати на стене была вылеплена сцена, где богиня соединяла руки двух враждующих королей. Когда-то он считал, что этот барельеф воспроизводит божественную любовь Мистры. Если теперь он посмотрит на него и увидит что-то другое, то, значит, он точно потерял разум- Патриарх оторвал взгляд от потолка.
Стоило ему взглянуть на барельеф, как в глазах у него помутнело. Он перевел дыхание, прищурился, силой заставляя себя взглянуть на стену. Он был почти готов к тому, что богиня зашевелится, но она оставалась неподвижной, как любой другой кусок камня. Тогда туман перед глазами рассеялся, и он с облегчением вздохнул. Никаких клыков, никаких когтей, и кости не проступали сквозь плоть на лице.
Резьба была такой же гладкой и белой, как кожа Мистры, когда он в последний раз видел богиню. Длинные шелковистые пряди вполне могли заменить ту дымчатую гриву, которую он помнил, и, кто знает, возможно, художник в свое время тоже разглядел клыки, скрытые полными губами.
Адон часто и мелко задышал, но сделал над собой усилие и принялся разглядывать другие сцены. Что богиня делает - гасит огонь или, наоборот, раздувает его по всем полям? Останавливает огромную волну или гонит ее дальше?
Патриарх закрыл глаза и вскрикнул от отчаяния. Он специально сделал это тихо, не желая привлечь внимание служителей. От всех них несло Мистриной магией, а его от этого запаха выворачивало.
- Как все странно! Так вижу я все это или нет?
- Что именно, дорогой Адон?
Хотя голос был тих, как мысль, патриарх понял, что услышал его не у себя в голове. Он откинул одеяло, сел на колени и принялся озираться в поисках говорившего.
Комната была пуста.
- Ну, вот и доказательство. - Адон сжался на своем матрасе. - Я безумён.
- Безумен? - Теперь голос доносился за его спиной. Нежный, как у женщины, голосок, приторно сладкий. - Вовсе нет, Адон. Будь ты безумен, ты принадлежал бы Кайрику. Думаешь, я бы это допустила?
- Я безумен. - Адон не захотел повернуться лицом к своему собеседнику. - Я слышу голоса. Последовал смех:
- Но разве это ненормально, что богиня разговаривает со своим патриархом?
Что-то прошелестело в другом конце комнаты. Адон повернулся на этот звук, но ничего не увидел. Шум доносился из-за барельефа возле огромной двустворчатой двери.